Александр Гром - Заглянуть за горизонт

Единственной досадой Тарайи оказался король Эран, не купившийся на посулы стать императором возрождённого Улимара. Он же, единственный и не позволял моему «другу» детства окончательно распоясаться. Словом, худо-бедно, но держал его в узде. Почему Тарайя имея такие огромные ресурсы, не убрал неугодного короля? Про то можно было гадать, да и только. А лично я в данном искусстве не силён. Всё же три с половиной года назад Тарайя вздохнул свободно. Государь Эран погиб на поле брани геройской смертью. Вот уж действительно кто никогда не прятался за спины подданных. Хотя конечно и святым его вряд ли можно назвать. Король бывал груб, порой несправедлив, но вместе с тем храбр, отходчив и милосерден. Его сын, Гутлер… Тот… словом, даже в подмётки ему не годился. Зато он сразу исправил «упущение» отца, назначив своего закадычного дружка Тарайю главным советником. После чего началась «весёлая жизнь» уже упомянутая мной. Нда-а… Вот так то вот.

В первый раз мои убеждения пошли в разрез с этой самой «жизнью» во имя Великой Идеи во время последней пограничной войны с королевством Гринфаль. Наш ударный корпус захватил небольшой, но хорошо защищённый городок милях в двадцати от наших рубежей. И… был отдан небывало жестокий, даже для нашего времени, приказ — все дома спалить, а жителей от мала до велика, уничтожить. Моей сотне поручили расправиться с крестьянами одной из девяти близлежащих деревушек. Прибыв на место, я распорядился собрать народ, тщетно пытавшийся укрыться в погребах, на горищах да в сараях. Набралось душ двести пятьдесят-триста, трясущихся от страха и подвывающих на все лады.

— Жить хотите? — громко вопросил я, предварительно призвав толпу к тишине поднятой вверх рукой.

— Да, господин! Хотим! Пожалейте… Деток хотя бы не трогайте! Создателем умоляем! Пощадите… Ведь ваш же человеческая мать родила, а не дикая волчица! Пожалейте… — вразнобой донеслось в ответ.

— Тогда быстро берите самое необходимое и уходите, — велел я, прекрасно осознавая возможные последствия подобного поступка. Выражались же они примерно в трёх видах казни: повешении, отрубании головы или в четвертовании. Ибо по нынешним меркам моё деяние тянуло на государственную измену. Но я понадеялся, что среди моих ветеранов стукачей не найдётся, и не ошибся в том.

Вскоре крестьяне были в ближайшем лесу, расположенном неподалёку, за уже убранным пшеничным полем. Вместе с собой они пригнали и всю, какую ни есть скотину.

Это был максимум, что я мог для них сделать. Только, увы, жилища в него не входили… Но, я попытался утешить себя мыслью, что их можно отстроить, а вот загубленные жизни — не вернёшь никогда…

Тем не менее, команда — «Жги»! — брошенная вроде бы уверенным, твёрдым тоном, внутренне далась мне не легко. Ведь дом… Это святое! Это то, что напрямую связано с внутренним миром человека, с его чувствами, с его душой, с его предками…

Последующий второй раз не сошёл мне так легко с рук. Да я на это и не рассчитывал. Случилось сиё событие в Илате, когда народ, возмущённый непомерными налогами и тотальным разворовыванием казны государственными мужами, вышел на главную площадь перед монаршим дворцом и потребовал справедливости. И её ему немедленно явили, в лице нескольких тысяч солдат, среди которых находились пятьсот лучников и пятьсот арбалетчиков. Что они способны были сотворить с практически безоружной толпой, я себе представлял очень хорошо. Поэтому, предваряя вот-вот грядущую команду произвести залп, я вышел из рядов своей сотни и призвал солдат не становиться палачами собственного народа. Насколько помню, я сказал примерно следующее:

— Братья! Вам сейчас наверняка отдадут преступный приказ! Не выполняйте его! Ведь вы никогда потом не смоете со своих рук эту кровь! Кровь отцов, матерей, братьев и сестёр!

Дальше шёл чёрный провал. Как мне потом сказали, сзади подошёл сотник Брэго, фанатичный приверженец Тарайи и Радетелей и ударил боевой палицей по затылку.

Очнулся я уже в столичной тюрьме Гранитная Могила, в камере-одиночке для смертников. Сорок семь дней проведенные в ней, мне не забыть никогда… Потом, по протекции уже упоминавшейся высокородной особы, я был не только помилован, но и восстановлен в прежней должности. И тут же написал рапорт об увольнении с военной службы, ибо не видел смысла в её продолжении.

— Уйду с головой в творчество, — успокаивал себя тогда я, — напишу очень много новых, интересных книг, нужных для людей. Для действительно хороших людей.

Но время показало всю ошибочность этого мнения. Доказательством, служил лист бумаги, который, я достал пол года назад. Он так и остался девственно чистым… Почему я так ничего и не создал? Да потому что мне пришлось познать одну неприятную истину. А заключалась она в том, что я всегда великолепно описывал события произошедшие со мной лично. Более того, мне под силу было сделать захватывающим, историю даже похода, запомнившегося лишь мелкими стычками да раскисшими от непрестанного нудного дождика, дорогами. Но выдумать что-то, так сказать, с нуля, я так и не сумел. Это оказался тяжёлый удар для человека, уже лишившегося одного смысла жизни.

Погружённый в грустные мысли, размышления и воспоминания, я не заметил, как наступила ночь. Только на дождь это не повлияло. Он по прежнему хлестал с прежней силой. Я уж было собрался идти спать, как внизу у калитки, энергично постучали специальным молоточком в бронзовую пластину. Невольно нахмурившись, я прихватил со стены кабинета первый попавшийся меч из коллекции отца, и, накинув на себя плащ-дождевик, пошёл посмотреть на источник беспокойства. А надо сказать в наше время поздние визиты не несли в себе ничего хорошего. И не только из-за участившихся случаев нападения разбойных людей. Частенько под покровом ночи орудовали безжалостные Волки — карательная гвардия Радетелей. Порой эти твари исполняя приказ вышестоящих руководителей уничтожали целые семьи, не щадя ни старого, ни малого. Поводом для подобной расправы даже могла послужить высказанная привселюдно хула на Радетелей. Ведь на словах, одетые в серое либо коричневое «братья», только и делали что пеклись о благе народа. Будучи в государственном парламенте представлены почти половиной делегатов, они якобы издавали законы, облегчающие жизнь простых людей. А так же, в особо сложных случаях отстаивали его права, в лице Верховного Предводителя Тарайи, перед королём и власть имущими. Но на поверку… Радетели сами стали власть имущими богатеями. И зачем спрашивается им бороться самим с собой? Мотив не просматривается…

— Уважаемые, после полуночи я благотворительностью не занимаюсь, — без особой приветливости бросил я трём фигурам, маячившим в темноте по другую сторону калитки.