Федор Чешко - Изверги [= Урман] [litres]

Яромир криво усмехнулся:

– Дивлюсь я на твои слова, воевода! Вот сам же ты давеча кровную родовую общину вервью назвал. Правильно, вервь и есть. Один волос из конской гривы легче легкого хоть разорвать, хоть ножом разрезать. Но ежели несколько таких волос сплести в вервие, то даже тебе, удальцу могучему, такое вервие не порвать. Так неужто ты думаешь, будто я, хоть ради каких ни на есть лестных твоих посулов, соглашусь нашу вервь расплести? Сам же говоришь: много вокруг несытых да алчных!

Волк собирался ответить, но не успел – его опередил Толстой:

– Либо ты недопонял, либо же с умыслом тщишься извратить слова да намерения наши! – Старик истово притиснул кулаки к узкой костлявой груди (когда воеводин советник скинул шубу, оставшись в полотняной одёже, прозвание его стало казаться едва ли не издевательским). – Вовсе в уме у нас не было и нет расплетать верви! Наоборот! Представь, какая крепость получится, когда воедино сплетутся не тонкие волосины, а множество крепких общин!

Он перевел дух, отхлебнул воды из украшенного затейливой резьбою ковша и заговорил спокойнее, с меньшей горячностью:

– Вот сказывали нам, будто изверги тебя донимают ("Кто сказывал?!" – вскинулся Белоконь, но Толстой будто бы не расслышал). Предайтесь под руку того, кто глаголет тебе нашими устами… хочешь, хаканом его назови; хочешь – так, как зовут люди близкого нам языка: кнежем… только кем его не нарекай, а он и его нарочитые старцы да ратные мужи все, как и вы, вятского корня, вятского воспитания; все они вятскому обычаю и извечному укладу, от Вятка ведущемуся, крепкая оборона. И тебе против извергов-самочинцев будет от них опора и подмога…

– А не самочинцам ли против общины выйдет эта подмога? – нехорошо оскалился Яромир.

– Да леший с ними, с извергами вашими, – торопливо перехватил разговор Волк. – Вот в запрошлом году была вам обида от мокшан. Была ведь? Была. И в прошлом году могло повториться такое, и в этом может. Так ты, старейшина, хоть сей же миг единое слово скажи! Кликну два-три десятка своих воев, что нынче в Грозовой верви гостюют – поверишь ли, трех дней не минует, как от мокшанского логова останутся лишь уголья да три столба дыма. Это вам, мирным охотникам, ратное дело не в привычку, а мне да моим возни на единый чох. Я ведь видывал град этой самой мордвы, как к вам добирался – малый он, малосильный. Точнехонько как ваш. На одну ладонь положить, другой хлопнуть – всего и дела…

Мечник, до этого мгновения изображавший, будто слушает он малопонятные разговоры умудренных людей рассеянно, лишь из вежливости не позволяя себе задремать от скуки, при этих словах воеводы вздрогнул и выпрямился.

Уговоры окончились.

Начались угрозы.

Яромир же коротко переглянулся с волхвом, скользнул усмешливым взором по насупленному лицу Грозы и проговорил с показной раздумчивостью:

– Э, не скажи, воевода! Не все так получается, как мнится после первого взгляда… Вот давай-ка Мечника нашего спросим – он воинское дело понимает не хуже тебя и твоих, с разными языками бился и с мокшей тоже… Слышь, Кудеслав! Как думаешь, легко ли мордовский град дымом пустить?

Кудеслав кашлянул в ладонь, отер усы, неспешно изобразил на лице раздумчивость под стать Яромировой. Смотрел Мечник в противоположную стену, но чувствовал, что глаза всех присутствующих устремлены на него. А еще, как бывало в тех редких несуетных поединках, когда нет нужды опасаться помехи от вражьих либо своих соратников, он даже не глядя чувствовал Волка – его заинтересованность, возрастающее нетерпение… Так и не взглянув на сына "старейшины над старейшинами", Кудеслав ухитрился заговорить именно в то мгновение, когда прескучивший ожиданием Волк сам собрался что-то сказать.

– Сдается мне, будто ты погорячился, брат-воевода, – против ожидания, такое обращение не покоробило Волка; даже наоборот – он, кажется, еле заметно кивнул.

– Да, погорячился, – продолжал Мечник. – В земле урманов довелось мне услышать быль о том, как ярл Фрод Златые Усы ходил на лийвинов – отмщаться за взятую ими отцову жизнь. Ярл Фрод был молод – вроде тебя, воевода; дружины у него было не то четыре, не то пять десятков – как у тебя. А лийвьское селище стояло (да, верно, и поныне стоит) на берегу лесной реки, вокруг же лежали топи – слушая я, помнится, подумал тогда: ну прямо будто про наш… то есть про мокшанский град эта быль.

Кудеслав впервые глянул в прозрачные, не выдающие ни мысли, ни чувств Волковы глаза и продолжал:

– Ярл Фрод вел свою дружину речным путем, на больших челнах. И вот аккурат за день пути до селища лийвьского начали твориться чудные дела. К примеру, на один челн сухая сосна упала да и загорелась ни с того, ни с сего… Много чего всякого тогда приключалось. Фрод Златоусый уж и по реке, и берегом пробовал подобраться – нашелся вроде бы кто-то, знавший тропу через топи…

– Ты чего это покраснел, Гроза? – вдруг участливо спросил Яромир. – Подавился? Давай по спине похлопаю.

А Мечник рассказывал, как ни в чем не бывало:

– Ничто не помогло ярлу Фроду. Ушел он с пятью десятками дружинников, а вернулся с четырьмя. Не с четырьмя десятками – просто с четырьмя. Ни одного же лийвина так и не повидал. Только и видел, что стрелы лийвинской работы – в своих мертвых воях.

Вот я и думаю… Мокшане ведь не глупей тех лийвинов! Будь, скажем, я мордвином, и доведись мне свой град оборонять от, к примеру, тебя, воевода, выслал бы я ватаги умелых лучников на речные берега да на суходольную тропу (она ведь здесь одна, ты, поди, знаешь)… Глядишь, и с тобой было бы, как с ярлом Златоусым. Опять же, если бы удалось втолковать соседям – муроме, мерянам, всяким другим – что ворог, нас одолев, за них примется… я говорю, если бы мордва сумела это им втолковать… так они помогли бы, хоть и чужого языка… для мордвы, конечно…

Кудеслав смолк и оглядел сидящих за столом. У Грозы, похоже, застрял-таки в горле недожеванный кусок, но глава соседней общины упорно не позволял Яромиру похлопать себя по спине. Белоконь и Толстой невозмутимо занимались съестным. А Волк вдруг сказал, глядя в мечниковы глаза:

– Слышь-ка, брат-друг… Возле тебя кабанье стегно лежит. Отрежь-ка мне кусок!

Приезжий воевода коротко взмахнул до сих пор прятавшейся под столом левой рукой, что-то стремительно мелькнуло в воздухе…

Мечник успел перехватить это перед самым лицом – брошенный рукоятью вперед нож с коротким, хищно изогнутым клинком.

Пару мгновений Волк и Кудеслав испытующе разглядывали друг друга. Потом Мечник отвернулся к блюду с печеным мясом. Отрезав небольшой кусок, Кудеслав наколол его на светлое железное лезвие… И вдруг Волково оружие будто само собой вспорхнуло, взмыло над головой сидящего между Мечником и воеводой Белоконя. Нож с нанизанным на него куском мяса кувыркался в воздухе несколько тягучих мгновений, и Волк вполне успел бы сдернуть со стола правую руку. Успел бы. Но не захотел. И железное острие с тупым стуком воткнулось в скобленое дерево между не слишком-то широко раздвинутыми указательным и средним пальцами воеводы.