Федор Чешко - Изверги [= Урман] [litres]

Оглянувшись и увидав поблизости смутно белеющую впотьмах огромную кряжистую фигуру, Кудеслав про себя нехорошо помянул Белоконя – спал бы себе, так нет же, неймется ему…

"Про себя" не помогло. С обычной своей доброжелательностью (бывало, впрочем, что от этой доброжелательности хоть в землю зарывайся, хоть подранком кричи) волхв сказал негромко:

– Ну, будет тебе! Чем костерить безответного да немощного старика, лучше на себя погляди! Хороша же у здешнего рода-племени охорона! А ежели б не я, да не этаким медведем – ежели бы вороги подобрались?

– Тоже мне выискался безответный да немощный! – буркнул Кудеслав. – Кобылу без приступки… Зерно без песта да ступки… Знаешь такую поговорку? Еще б не знал – про тебя ведь.

Несколько мгновений волхв молчал, размышляя, потом признался:

– Я про кобылу не понял.

– Не понял? – изумился Кудеслав. – Удивительно. Какой же ты после этого Бело – КОНЬ?

– Благодарствую, теперь уразумел. Уразумел, что кой-кто здесь напрашивается на затрещину. Уж не ты ли? – хранильник медленно придвинулся к Мечнику, засучивая правый рукав.

– Вот, теперь вижу, что впрямь ты безответный. Только немощность свою на мне не испытывай – очень уж еще пожить хочется.

– Тьфу на тебя! – волхв отвернулся и принялся с нарочитым вниманием разглядывать трепетную световую изгородь вокруг походного стана гостей.

Тем временем мужики-охоронники (кроме двоих, успевших заснуть по-настоящему) предпочли убраться. Все-таки неправильно, когда неженатый, успевший дожить лишь до средины четвертого десятка, этак вот на равной ноге с премудрым, всеми почитаемым старцем. И старец тоже хорош: ему бы прирявкнуть, а он… В общем, ну их обоих.

Кудеслав искоса поглядывал на волхва: уж не обиделся ли в самом-то деле? По лицу судить, так вроде бы нет; да только Белоконь лицу своему хозяин…

– Что до охороны, – Мечник сглотнул слюну, неслышно переступил по шатким жердям. – Эти, Волковы, себя-то кострами обезопасили, а только им ведь и самим незаметно за костры не выбраться. Вот я и следил: не мелькнет ли?

– А ежели они вплавь? – спросил хранильник.

Кудеслав пожал плечами:

– Могут, конечно… Только не просто это: вода-то еще холодна; опять же в железе не поплывешь, а голыми биться ввосьмером против целого рода даже они вряд ли посмеют. Значит, брони вздевать уже на берегу придется, а за этаким занятием легче легкого нашуметь, выдать себя…

Он примолк, потом заговорил увереннее:

– Вообще-то сдается мне, что они покуда не помышляют затевать драку.

Иначе бы не явились таким малым числом.

– Малым? – Белоконь хмыкнул. – А ежели к этим восьмерым в подмогу дать еще четыре десятка – тоже будет мало?

– Четыре десятка воев, хоть вполовину таких, как эти, нам не осилить, – медленно сказал Кудеслав.

Белоконь покосился на него и опять хмыкнул.

– Так вот: с Волком да этим… Толстым в род Грозы пришли пять десятков ратных, – мрачно сказал хранильник. – Еще зимой, по крепкому суходольму пути. Пришли не просто гостевания ради, а чтобы звать под руку "старейшины над старейшинами". Звали-то вроде добром, но намекнули: у Волкова родителя ратный счет на пяти десятках не кончается. А хоть бы и кончался – с вас, мол, и вот этих хватит. Созвал Гроза сход, погомонили его родовичи, поплескали в языки, и… И. Десница-то железная перед глазами, так чего ж нарываться, ежели она покуда не бьет, а вроде бы гладит? Теперь Гроза приехал пособлять нас уламывать.

– Что ж Волк к нам всех своих с собою не взял? – тихо спросил Кудеслав.

Волхв пожал плечами:

– А может, и взял. Может, они где-нибудь ниже по течению на берег сошли, а вот аккурат об этой поре готовы приступать к вашему граду…

– Что ж ты раньше-то?! – Мечников взгляд затравленно метнулся по градским кровлям, по черноте ближней лесной опушки…

Хранильник коснулся Кудеславова плеча:

– Да не дергайся ты, я ж сказал: "может". Сдается мне, будто настоящая голова над посланными не Волк, а Толстой. И эта самая голова наверняка понимает, что ваша община особая, отлётная, крайняя. Вашим мужикам опасно кулак показывать: могут, конечно, и убояться, как Грозовы родовичи, но могут и зубами в него вцепиться. А примучивать силой свой же корень-язык "старейшине над старейшинами" покуда нельзя – слаба еще его власть, она еще не вошла в привычку. Глядишь, и те, кто уже стал под его руку, могут разбежаться, коль с этой руки закапает красное. Опять же, если каждый град ломить под себя оружною силой, так и править-то некем будет… Да и из общины Грозы нельзя уводить дружину. Вятской мужик забывчив: пока острастка перед глазами – боится; уберешь острастку-то – как бы не передумал!

Волхв примолк, и вдруг почти выкрикнул со злыми слезами в голосе:

– Ты, Кудеслав, Волка да дружину его не бойся; ты бойся сородичей! Чтоб они распрями да бранью промеж себя пришлым не помогли – вот чего бояться-то надобно пуще вражьих мечей! Еще хорошо будет, если под руку своего же Вяткова корня идти придется…

Светало. Занимающийся восток отразился в реке, и Мечнику примерещилось, будто бы Истра вместо воды наполнилась кровью. Видение подстать разговору…

– Ладно! – Волхв тряхнул головой, и заплетенные косицами усы громко хлестнули его по животу.

Кудеслав передернул плечами – словечко хранильника немилосердно резануло слух. Уж чего тут ладного при таких-то делах?!

Белоконь словно бы не заметил Мечникова дергания, повторил:

– Ладно.

И через миг:

– На вот, – он ткнул в ладонь Кудеславу невесть откуда взявшийся крохотный берестяной туесок. Ткнул и сказал непонятно:

– Это тебе вместо сна.

Мечник взял туесок неохотней, чем взял бы живую гадюку, а волхв, как ни в чем не бывало, продолжал:

– Утром, когда Хорсов лик поднимется на полвершка выше заречного леса, Яромир пригласит Грозу, Толстого да Волка этого к себе на угощение. Пойдешь вслед за ними – старейшина и тебя ждет. А пока рассказывай-ка: удалось ли высмотреть что-нибудь важное?

Кудеслав рассказал.

Потом они с Белоконем немного поспорили из-за бодрящего зелья – Мечнику почему-то очень не хотелось пробовать эту полужидкую кашицу с резким и не шибко приятным запахом. Но хранильник, естественно, настоял на своем.

Потом, спросив, не Велимир ли это храпит, развалившись на настиле в нескольких шагах от них, и получив утвердительный ответ, волхв оставил в покое Кудеслава и отправился тормошить его названого родителя.

Наливающиеся светом розоватые сумерки не мешали Мечнику видеть, как Белоконь растолкал Лисовина, как, присев на корточки, принялся что-то втолковывать ему (Велимир яростно тер глаза и часто-часто кивал)…

Отступив подальше (волхв говорит вполголоса, значит, его слова не для третьих ушей), Кудеслав раздумывал: спросить или не спросить хранильника, откуда ему ведомо про число Волковой дружины да про то, как все было в общине, над которой старшинствует Гроза. Поразмыслив, решил не спрашивать. Мало ли откуда может Белоконь узнавать новости! Может, боги рассказали. А может и не боги – шесть дней пути не шибко далекое расстояние.