Виктория Шваб - Туннель из костей [litres]

– Как раз наша. Да если бы и не была, мы же единственные, кто может его остановить. Джейкоб, пойми, если мы не сделаем что-нибудь, могут пострадать люди.

– А так можем пострадать мы ! – почти кричит Джейкоб. Я внимательно смотрю на него. – Ну, ты , – исправляется он. – И ничего хорошего в этом нет.

Я покачиваюсь на пятках.

– Это закон Человека-паука.

– Какой?

– Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. С большой силой… – я делаю паузу, чтобы он мог сам закончить фразу.

В ответ Джейкоб что-то бурчит.

– …бшая отсть…

– Что-что? – переспрашиваю я.

Он ковыряет пол носком кроссовки.

– …приходит большая ответственность.

– Вот именно.

Джейкоб вздыхает.

– Не могу поверить, что ты приравняла меня к Человеку-пауку, – ворчит он, а я тянусь за пленкой.

Джейкоб прикрывает глаза рукой, как будто не может на это смотреть.

К сожалению, мне смотреть приходится.

Торжественно клянусь, что замышляю шалость, и только шалость , думаю я, вынимаю из паза карту памяти с записью катакомб и убираю ее в задний карман джинсов.

– Иногда мне кажется, что на самом деле ты фанат не Гриффиндота, а Слизеркора [17], – бубнит Джейкоб. Представьте себе, он действительно не читал «Гарри Поттера».

– Ничего подобного, – я достаю кассету с пометкой «КАТ» и верчу пластиковый футляр в руках.

– И как ты собираешься объяснить это исчезновение? – спрашивает Джейкоб. – Свалишь все на полтергейст? Думаешь, родители тебе поверят?

Я сижу, уставившись на этикетку, и думаю.

«КАТ».

Рядом потягивается и зевает Мрак.

– Нет, – и я решительно встаю с кассетой в руках. – Но котикам же нравятся ленточки, правда?

Через пять минут все кончено, преступление совершено. Входит Адель – она услышала на лестнице моих родителей. Я хватаю ее за руку и вместе с ней выбегаю в коридор, чтобы перехватить их по дороге.

– А, вот вы где, – выпаливаю я, чуть не столкнувшись с ними на лестнице. – А мы как раз шли вас искать.

– Все в порядке? – спрашивает мама.

– Да, – отвечаю я слишком поспешно. – Просто мы очень проголодались и хотели спросить, нельзя ли заказать еды.

– Конечно, – с улыбкой говорит мама, и мы начинаем подниматься уже вчетвером.

От волнения я не могу дышать.

В последнем пункте моего плана вся надежда на Джейкоба. Точнее, на его растущие способности.

– Ты уверен, что справишься? У тебя хватит сил? – сто раз спросила я, пристраивая чемоданчик на самом краю стола.

– Думаю, да, – отвечал он, вытягивая руку и прищурившись от напряжения. Когда он толкнул чемоданчик, тот покачнулся – совсем чуть-чуть, и замер в том же положении.

Мы с родителями идем по коридору, я громко чихаю (наш условный сигнал), и секунду спустя —

БАБАХ .

Грохот от падения чемодана с кассетами.

Мама врывается в номер, папа следом за ней. Мы с Адель задерживаемся в коридоре, но, судя по крикам мамы и папиной ругани, все получилось.

Перед нами сцена полного разрушения.

Мрак, привлеченный звуком, с которым упал металлический кейс, смотрит вниз на беспорядок на полу. Карты памяти выпали из чемоданчика, но не все. Большая часть плотно сидит в своих гнездах-пазах. А вот кассетам повезло меньше. Они рассыпались по полу, но, кажется, не пострадали. Только одна валяется прямо посреди комнаты. Пленка из нее вытянута и безнадежно перепутана.

– Скверный кот! – мама с криком бросается вперед.

Мрак вспрыгивает на спинку дивана и шипит, сверкая зелеными глазищами, словно хочет сказать: Эй, люди, так нечестно! Я мысленно клянусь, что, когда все закончится, куплю ему целую банку кошачьей мяты.

– Mon Dieu! – ахает Адель. Надо отдать ей должное, изумляется она очень натурально, а вот у меня лицо такое, как будто меня сейчас стошнит.

Джейкоб сидит на спинке дивана, разрываясь между неодобрительным отношением к тому, что я затеяла, и гордостью за свой вклад в дело. Он наблюдает, как мы вчетвером ползаем по ковру, собирая кассеты и карты памяти, и раскладываем их по местам в чемодан.

Папа пытается расправить и смотать пленку в кассету, но вскоре становится ясно: миссия невыполнима.

– Хорошо еще, что есть электронная копия, – вздыхает он, и тут мама качает головой.

– Она пропала.

– Что? – папа, подскочив, заглядывает в чемоданчик, чтобы убедиться в том, что я и так знаю.

Карты памяти с сюжетом про катакомбы там нет. И нигде нет.

Папа багровеет, мама бледнеет, а потом ее лицо покрывается красными пятнами, а у меня в душе настоящая буря. Я напоминаю себе, что жизнь множества людей в опасности, что я должна была это сделать, и все правильно, но сейчас мне это кажется ох каким неправильным.

И на душе скребут кошки.

Наверное, выгляжу я так же плохо, как чувствую себя, потому что Джейкоб не донимает меня упреками. Наоборот, он появляется рядом и делает вид, что кладет руку мне на плечо.

– Закон Человека-паука, – напоминает он в тот момент, когда из глаз у меня уже готовы брызнуть слезы.

Я киваю и мысленно клянусь, что, если мой план не сработает, я из кожи вылезу, но помогу все исправить.

Помогу всем, перед кем провинилась.

Включая кота.

– Слушайте, – говорю я, как будто эта мысль только что пришла мне в голову. – Мы же улетаем завтра поздно вечером, да? Так можно же с утра все переснять!

– Если бы это было так просто, Кэссиди, – отвечает папа и трет переносицу.

Мое сердце ухает в пятки.

– Почему нельзя?

Папа вздыхает.

– Катакомбы – это музей. Посещение строго по расписанию. Мы не можем просто прийти и снимать, когда захотим. Наш визит на прошлой неделе Полин согласовывала заранее.

Я поворачиваюсь к маме и вижу, что она уже взялась за дело: прижала к уху мобильник. Остается надеяться, что она разговаривает с Полин.

– Я понимаю, – повторяет мама снова и снова и подолгу молчит, слушая Полин. – Но может быть, есть хоть какая-то возможность? Хорошо.

Она отнимает трубку от уха и переводит дыхание.

– Ну? – не выдерживает папа.

– Обещала сделать все возможное.

Нам остается только одно. Ждать.

Спустя пять убийственно долгих минут телефон звонит, и я не дыша жду, что скажут маме. Заглядываю ей в лицо: напряжение постепенно сменяется облегчением и бурной радостью. Мне кажется, что я глотнула свежего воздуха, когда мама говорит: «Спасибо! Спасибо вам большое!». Она прощается, потом объясняет нам, что Полин – чудесная, прекрасная Полин – договорилась, и мы можем прийти в катакомбы, когда они закроются для туристов.

Сегодня вечером .

– Здорово! – говорю я.

– Да уж, здорово, – уныло повторяет Джейкоб. – Страшнее этого подземелья днем может быть только одно – оказаться там ночью.

И, хотя Адель его не слышит, на ее лице тоже тревога.