Анна Удьярова - История Смотрителя Маяка и одного мира

Унимо было неловко, он думал только о том, как бы быстрее убраться отсюда. В его жизни опыт посещения больниц ограничивался походом к своему другу Майти, который как-то умудрился заболеть настолько тяжело, что его отцу пришлось срочно везти его в лучшую тар-кахольскую больницу, а потом, когда Майти стал уже выздоравливать и к нему начали пускать посетителей, перепуганный Унимо заявился с целой корзиной оранжинов и чувствовал себя настолько неловко, что не смог остаться с лучшим другом дольше пятнадцати минут. С тех самых пор он запомнил этот особенный запах, который обитает в любой, даже самой чистой и дорогой больнице — запах притаившейся за углом смерти, смерти, шаркающей в белых больничных туфлях. Смерти в запахе картофельного супа и яблочной запеканки. И даже оранжины сразу стали пахнуть ей. Поэтому Унимо был рад, что больше ему ни разу не приходилось бывать в больницах.

— Пойдём-ка найдём Долору и посидим где-нибудь в тихом месте, — предложила Тэлли.

— Тишина! — горько усмехнулся Верлин, немного оживившись. — Скажи мне, где в этом галочьем гнезде обитает тишина?

— Вот здесь, — Тэлли с улыбкой легко постучала по своей голове. — В любое время и в любом месте.

— Хорошо тебе, — проворчал Верлин, — у меня там полным-полно шумных летучих мышей. А уж ночью…

Он досадливо махнул рукой, но тем не менее поднялся, чтобы пойти в «тихое место». Унимо с удивлением переводил взгляд с Тэлли на этого странного человека и никак не мог сообразить, что за игру они ведут.

Верлин накинул какой-то тёмный плащ, хотя было не настолько холодно, и они втроём вышли из комнаты, аккуратно прикрыв дверь. Тот человек, который лежал на кровати и изучал потолок, за всё это время не сделал ни одного лишнего движения, но при этом не оставался неподвижным, а просто вёл себя так, как будто был совершенно один.

— Это любимый доктор нашей комнаты, — с нехорошей улыбкой сказал Верлин, когда они шагали по коридору. — Кажется, мы все немного утомили его. Если не свели с ума, — тут усмешка светловолосого красавца стала совсем уж неприятной.

— И где же мы найдём Долору? — раздражённо спросил Верлин, щурясь от яркого предвечернего солнечного света на крыльце дома. — Может быть, ты знаешь, где её искать, всеведущая Тэлифо?

Тэлли усмехнулась.

— Я могу помочь тебе найти её, — многозначительно сказала она. — Помнишь, Форин говорил, что каждого можно найти там, куда влечёт его представление о том, что важно. Хотя обычно именно с этим у многих людей и возникают проблемы — они почти никогда не видят, что важно для другого человека, даже прожив с ним полжизни. С Долорой тут сложностей никаких.

— Думаешь? — удивился Верлин.

— Ну, что самое важное для Долоры? Или ты забыл? — продолжала Тэлифо, запутывая клубок волшебных ниток всё больше.

— Нет, конечно, но я не представляю, где найти самую большую печаль здесь — разве что везде, — театрально оглянулся Верлин.

— Ну надо же, — проворчала Тэлли, — ты не все свои слова растерял за ночь. Мог бы и побыстрее догадаться. А поскольку торопиться нам некуда, то мы успеем обойти всё.

Тэлли оглянулась испуганно, ожидая увидеть в саду Грави, но его, к счастью, уже не было.

Они шли по дорожкам сада, и Унимо вдруг остро почувствовал, как пахнет весенняя земля: каким-то тёмным обещанием счастья. И хотя в свои годы он уже знал, что это обещание всегда к зиме так и остаётся невыполненным — но здесь, среди деревьев, которые готовы вот-вот опериться и взлететь, это было прекрасно.

— Долоре повезло: здесь отличное место для того, чтобы собирать скорбь, — сказала Тэлифо, и Унимо удивился, насколько по-разному может восприниматься людьми одно и то же место.

В свои годы он ещё не знал, что они с Тэлли чувствовали тогда примерно одно и тоже. Но даже Мастер Слов не может выразить свои чувства так, чтобы другой понял их хотя бы наполовину. Даже на четверть.

Долора сидела под деревом, прямо на прохладной ещё подснежной земле. Она просто сидела и смотрела на свои руки в старом чёрном пальто, которое изрядно протёрлось и выгорело на солнце.

— Долора, привет! — сказала Тэлли, и они с Верлином сошли с дорожки и подошли к ней.

Унимо остался стоять в стороне, не отрывая взгляда от этой женщины. Ему вдруг показалось, что она — злая колдунья, которая только и ждёт, когда путники сойдут с тропы и заблудятся. Унимо сам удивился, какие нелепые мысли приходят здесь ему в голову. И одна мысль была ещё на редкость глупой: «Я схожу с ума».

Долора подняла голову и посмотрела на тех, кто нарушил кокон её уединения. Унимо был уверен, что никогда прежде не видел таких грустных глаз. Они были цвета осенних листьев — какими они безропотно падают на подмороженную первыми холодными ночами землю. И ещё они были огромными. Или показались такими юному Ум-Тенебри — как показалось, что Долора смотрит только на него, её глаза заслоняют собой небо, переливаются через край, как кленовый сироп с блюдца рассеянного ребёнка, и вот уже он завяз в них и не может оторвать взгляд, как бы ему ни хотелось. Но ему, кажется, и не хотелось, потому что эти грустные глаза как будто что-то открывали ему — он словно видел весь мир с высоты птичьего полёта, мир, окрашенный в тёмные цвета, страдающий и не знающий покоя…

Вдруг Унимо увидел перед собой спину Тэлли и удивлённо заморгал.

— Найди себе другой объект для практики, хорошо? — сердито сказала Тэлифо. — Это мой друг.

— Ничего ему не будет, твоему другу, — устало сказала женщина, поднимаясь и отряхивая землю со своего длинного пальто, которое придавало ей сходство с чёрной птицей.

Она выглядела не молодой и не старой — возраст как будто терялся, без остатка растворяясь в её странном облике. Вокруг глаз были морщины, но когда она смотрела прямо, то их не было видно, поскольку казалось возможным смотреть только в её огромные печальные глаза. Несмотря на мрачный вид, она казалась доброй. Унимо внезапно почувствовал, что зря сравнивал её с ведьмой.

Теперь они шли уже вчетвером, и Ум-Тенебри вслушивался в разговоры троих друзей, стараясь понять, кто они такие. Но их слова было очень сложно понять: он снова чувствовал себя маленьким мальчиком — сыном хозяина дома, которому разрешено сидеть со взрослыми и слушать разговоры отцовского клуба подпольных интеллектуалов, но никто не будет стараться говорить так, чтобы он понял. Или когда попадаешь в компанию ребят, которые знают друг друга с детства, — например, соседи по загородному дому его друга Майти — и, как бы все ни старались показать, что ты тоже свой, всё равно чувствуешь эти невидимые нити, на которых, словно на причудливом музыкальном инструменте, они играют музыку своего разговора. А ты становишься просто слушателем.