Анна Удьярова - История Смотрителя Маяка и одного мира

Долора повела всех в укромное место сада, «куда никогда не заходят местные, потому что оно находится на пересечении трёх тропинок, что считается дурным знаком», — пояснила она со смехом. Это место оказалось действительно безлюдным, и даже длинная широкая скамейка была пуста. Тэлли с Верлином расположились под деревом (Верлин пожертвовал своим плащом, чтобы Тэлли не замёрзла), а Унимо и Долора устроились на скамейке (потом Унимо подумал, что Тэлли тогда сделала так специально, чтобы Мастер Скорби не могла смотреть ему в глаза). Из своей бездонной сумки Тэлли достала термос, в котором оказался горячий травяной чай с мятным сиропом, и они по очереди пили из маленькой металлической кружки, сначала, по зимней привычке, грея руки. В какой-то момент со стороны ближайшего дома донеслись страшные крики, переходящие в вой, так что Унимо, державший в это время кружку, чуть не уронил её. Остальные же не обратили на это никакого внимания.

— Кстати говоря, — небрежно сказала Тэлли, — Унимо собирается завтра уезжать. И не куда-нибудь, а к Айл-Форину.

Верлин, который как раз поднёс к губам чашку с чаем, поперхнулся, Долора оторвалась от созерцания своих рук и посмотрела на Тэлли.

— Что? — хрипло спросил Верлин.

— Ты стал плохо слышать, Мастер Слов? Неудивительно, ведь поэтам куда больше нравится говорить, чем слушать, — неожиданно язвительно заметила Тэлли.

Унимо не знал, что и думать: он сердился на свою подругу за то, что она рассказала о его планах, и не мог понять, зачем она это сделала, но больше всего был напуган их реакцией на эти слова.

— А что такого? — впервые за прогулку произнёс он.

— Что такого? — насмешливо переспросил Верлин. — Отправляясь к самому Айл-Форину, вы говорите «что такого»?

— Ну да, конечно. Что в этом такого? Я хочу, чтобы он научил меня тому, что знает. Что в этом необычного?

— Видите ли, Унимо, — вступила в разговор Долора, — мы все отчасти — его ученики, поэтому так реагируем. Не обращайте внимания.

— Не обращать внимания? — воскликнул Унимо. — Возможно, у вас так принято, но вообще-то, это не очень вежливо! Ничего не сказать, но дать понять человеку, что он дурак и совершает какую-то глупость, которую он всё равно не поймёт.

Верлин и Долора отреагировали одновременно.

— У кого это — у нас? У психов? — это Мастер Слов.

— А зачем позволять себе чувствовать себя дураком? — это Мастер Скорби.

Тэлли помалкивала, как экспериментатор, соблюдая чистоту наблюдения.

— У вас — у вас троих, я это имел в виду, — дипломатично ответил Унимо, впрочем, излишне убеждённо, и это выдавало, что «у вас, психов» он тоже невольно подумал. — Я ведь ничего не знаю про вас, кроме того, что вы, видимо, давно знакомы. А чувствую себя дураком — ну, потому что совершенно не понимаю, что происходит и о чём вы говорите.

— Вот вам совет на будущее, — наставительно сказал Верлин, — задумываться о том, что, может быть, чего-то не понимаешь или не слишком умён, стоит как раз тогда, когда всё кажется простым и понятным.

— Я запомню, — пробормотал Унимо. Весь его пыл исчез, и теперь ему хотелось только, чтобы его оставили в покое, извинив эту вспышку раздражения.

И тут заговорила Тэлли:

— Унимо, прости меня, если тебе не хотелось об этом говорить. Но я хочу помочь — и, возможно, когда-нибудь ты поймёшь, что это для меня значит. Я хочу, чтобы в этом городе были ещё люди, которые действительно могли бы помочь тебе. После того как ты отправишься в своё путешествие, и, особенно, если ты успешно достигнешь цели, таких людей останется совсем мало. И, кстати, мои друзья умеют хранить секреты.

Ум-Тенебри всё ещё сидел нахмурившись, но слова Тэлли подействовали на него, как травяной чай на усталого путника. Он хотел верить её словам, и этого было достаточно. Верлин и Долора наблюдали молча.

— Хорошо, да, я понял. Я верю, что ты желаешь мне добра, Тэлли, ты и так уже столько мне помогла. Но просто всё это так неожиданно, и я многого не понимаю. Прошу прощения, если я сказал что-то не то, — медленно проговорил Унимо, вспомнив свою шейлирскую вежливость.

Верлин усмехнулся, но сказал серьёзно:

— На самом деле, мы просто страшно завидуем вам. Поэтому так ведём себя. В качестве компенсации могу предложить предельно честно ответить на вопросы, которые, вижу, так и вертятся у вас на языке. Сразу предупреждаю, что не на все, но на те, на которые возьмусь отвечать — отвечу как можно более честно. То есть как в реальнейшем, да. Насколько смогу здесь подобрать слова, конечно — здесь слова часто оставляют меня. Представляете, иногда забываю совсем простые вещи: вот, например, сегодня забыл, как называется эта кислая ягода, компот из которой нам обычно дают на полдник…

— Я тоже отвечу на ваши вопросы, — сказала вдруг Долора.

— И я, — добавила Тэлли.

Унимо удивлённо обвёл взглядом эту странную компанию. Опять какие-то игры. Десятки мыслей носились в его голове, причудливо переплетаясь друг с другом. Ему хотелось знать так много вещей, и в то же время он боялся разрушить ту конструкцию будущего, которую создал у себя в голове со вчерашнего дня и которая пока оказывалась вполне устойчивой. То, что он не знал почти ничего о своём предполагаемом будущем, вовсе не печалило его. Скорее, наоборот, он боялся узнать что-то такое, что ему совсем не понравится — как вид того матроса, с которым ему предстояло завтра отправиться в Мор-Кахол. Но раз он всё равно не понимает правил — почему бы не попробовать сыграть?

— Хорошо, — сказал Ум-Тенебри. — Тогда скажите мне, почему вы здесь, в Доме Радости, вы ведь… не больны?

— А вы случайно не доктор? Или сомневаетесь, уж не рехнулись ли вы сами, раз не можете сходу распознать психов? — не удержался Верлин и тут же сам себя перебил, примирительно поднимая ладони: — То есть хорошо-хорошо, если это действительно тот вопрос, который вас интересует больше всего, то у меня, например, где-то в их карточках записан диагноз «дислексия», а у Долоры — «резистентная депрессия». Считайте, что сейчас у нас период ремиссии, если вам так спокойнее. Если не знаете какое-то из этих слов — посмотрите в словаре, мне лень объяснять.

Для убедительности он даже зевнул, и Унимо решил, что он хочет скорее услышать другие вопросы.

— Что такое реальнейшее? — спросил он.

— Это слова… очень много слов. И все они не на своих местах, но можно попытаться немного упорядочить их. Даже не знаю, как объяснить. Слишком сложно, — покачал головой Верлин.

— Это бездна скорби, тёмное-тёмное бесконечное небо, космос. Это когда думаешь о том, что жизнь в этом мире когда-нибудь — и, по настоящим меркам, очень скоро — прекратится, и везде, где бы она ни начиналась — прекратится, а потом забудешь о том, что ты когда-то, ещё в детстве, уже смирился с этим.