Анна Удьярова - Остров Укенор

— На мостике! — встревоженно закричал вперёдсмотрящий.

Кинли изобразил внимание.

— Прямо по курсу корабль. Или даже два… Нет, скорее, четыре…

— Ты не умеешь считать? — раздражённо крикнул капитан.

— Пять топовых огней, — раздался с бака голос боцмана.

«Отлично, отлично», — забормотал капитан, потирая руки.

Пять фрегатов Королевского флота с открытыми пушечными портами быстро окружили «Люксию», забирая весь ветер. Идеальная мышеловка.

Флагман Шестистороннего стал сигналить, и даже Унимо, за двенадцать лет позабывший значения сигналов, понял, что они предлагают сдаться.

— Что это они там кричат? — осведомился капитан и тут же перебил Кинли, который собирался ответить: — Принеси-ка мне сигнальную книгу. А, нет, стой, я ведь выкинул её за борт. Какая жалость! Но ничего не поделаешь, — сложив руки рупором, капитан Просперо закричал: — Ничего не понятно, повторите!

На квартердеке флагмана можно было различить офицеров, которые явно были обескуражены таким поведением противника.

Пока они решали, что делать, капитан Просперо заскучал.

— А куда, интересно, делся ветер? — раздражённо спросил он, обводя взглядом свою немногочисленную команду: даже те, кто не был на вахте, поднялись на палубу, почувствовав неладное. Но никто не хотел отвечать на очевидный вопрос.

— Ничего, это мы сейчас исправим! — пробормотал Просперо — и тут же нижний фок шевельнулся, словно пёс, настороживший уши, а потом все паруса «Люксии» щедро наполнились ветром. Ветер всё усиливался и за несколько минут превратился в шквалистый: чуть-чуть сильнее — и при скверном стечении обстоятельств может перевернуть парусник.

На палубах фрегатов началось движение, ветер приносил обрывки команд.

Унимо и Кинли тревожно переглянулись.

Но кто мог остановить Мастера Моря, если он решил показать свою силу?

— Так что же, Мастер Реальнейшего, затопить их? — усмехнулся Просперо, взявшись за штурвал напротив Унимо. Ветер ревел уже с такой силой, что приходилось кричать, даже стоя на расстоянии вытянутой руки. Но слова Мастера Моря, конечно, были слышны отчётливо. — Что, страшно? Они узнают, непременно, что это дело рук мастеров. И тогда начнётся война. Что у тебя с лицом, Мастер Реальнейшего? А, да, это же чувство ответственности, оно всегда уродует людей. Но подумай, это ведь будет только справедливо: они напали на мой маленький корабль впятером, вооружённые этими тяжёлыми пушками, они угрожали мне, они думали, что на море нет никого сильнее. Но не тут-то было!

Просперо расхохотался. Унимо молчал. Он вцепился в штурвал и старался только не отпустить его, чувствуя каждую волну, каждый порыв ветра на дрожащей струне штуртроса. Лирц и Тьер безмолвно стояли за его спиной.

— Мы забыли поднять флаг, — заметил капитан. — Какое упущение!

Кто-то из команды сбегал в штурманскую и достал из рундука с флагами большое тёмно-синее полотно — любимый флаг капитана Просперо. Флаг ни одного государства.

Флаг стали поднимать на грот-мачте, но у самого грот-брамселя он зацепился за блок и безнадёжно застрял, так что сдвинуть его с палубы не было никакой возможности.

— Нужно поправить, — задумчиво проговорил капитан, и все посмотрели вверх, на то, как клотик качается в мутном небе с огромной амплитудой.

Кинли вздохнул и стал выбираться на ванты.

— Не вздумай! — остановил его капитан. — Это дело матросов. Кто-то из вас, — он кивнул стоящим на юте Унимо, Лирцу и Тьеру.

Унимо заметил, что у одного из фрегатов Королевства оторвалась и упала в море стеньга. Люди на палубах в отчаянии смотрели туда, где должен был быть горизонт, не зная, что сердце этого шторма — на корабле капитана-чудака, который они собирались захватить без боя.

Унимо понял, что Мастеру Моря нужна жертва. Кто-то, кто сорвётся, не удержавшись на мачте, исчезнет без следа в бурлящем море или разобьётся о палубу и забрызгает кровью борта, традиционно предусмотрительно выкрашенные в красный цвет. Чтобы не смущать живых слишком откровенным видом крови.

— Так уж и быть, пусть это будет Бессмертный, хотя это и нечестно, раз у него бесконечное количество попыток. Рано или поздно у него получится, и тогда я отпущу вас, — предложил Просперо, опираясь на нактоуз и запрокинув голову — словно занимая своё место в зрительном зале.

— Я поправлю, — поспешно сказал Унимо.

Он передал штурвал застывшему воском в ледяной воде Тьеру и стал осторожно перебираться к выходу на ванты. От ветра едва можно было стоять на палубе — о том, что было там, на высоте брамселя, лучше было не думать. Смотреть перед собой. Передвигать ноги вперёд, удерживая равновесие. Многие называют это жизнью.

Даже выбраться на руслень оказалось сложной задачей: ноги то и дело соскальзывали с мокрого дерева, а держаться за огромные снасти было тяжело. Кое-как выбравшись на ванты, Унимо застыл: казалось, если приподнять ногу или отпустить руку, он тут же упадёт в кипящие волны.

Двигаться вверх, где ещё тяжелее, было бессмысленной глупостью. И невозможно было вспомнить, почему его жизнь стала такой невыносимой. Стоило ли сопротивляться той силе, которая тянула его вниз, в беспокойный, но понятный мир сердитых волн и безгласых рыб. Унимо попробовал нырнуть в реальнейшее, но почувствовал только плотную, непроходимую темноту. Ударился головой о переборку в трюме затопленного корабля.

Он зажмурился и вспомнил Маяк. Вспомнил, как впервые поднимался по высокой винтовой лестнице. И потом — много раз, чтобы вовремя зажечь свет, который не указывал путь ни одному кораблю. Он поднимался, ступенька за ступенькой, на каждый шаг повторяя шёпотом слова детской считалки:

Он добрался до последней ступеньки. Поднялся, опираясь на каменную стену. В темноте нащупал спички. Первая лампа упала и разбилась. Осколки впились в правую руку, на которую пришлось опереться, чтобы не упасть.

И когда, наконец, огонь, перебираясь от лампы к лампе, отразился в линзе Маяка, ослепил чаек и без следа растворился в синтийском кофе полночного неба, Унимо сел под окном галереи, испачкав стену кровью. «Ты всегда запоминаешь не то, что нужно», — вспомнил он ворчание Форина.

Стараясь не смотреть вниз, Унимо поднялся до путенс-вант — к самой тяжёлой части пути. Не чувствуя рук, он подтянулся и неловко перелез на круглую площадку, где можно было немного отдышаться, вцепившись в мачту и раскачиваясь вместе с ней, как белка на дереве.