Иван Першин - Еглеоп

— К чему ты мне это рассказываешь?

— К тому. Что когда кто-то ослеплен светом некой истины, он хочет поделиться им с окружающими. И у нового целого было много возможностей для этого. Неважно, сколько длилось совместное наслаждение, захотелось идти дальше. Третий, четвертый. Сначала они присоединялись добровольно, потом этот критерий отпал. Могущество росло по экспоненте, а убежденность в правоте подтверждалась с каждой ассимиляцией.

Момо прищурился, склонив голову набок.

— Хаос — это коллективное сознание?

— Можно сказать и так. Только этот коллектив — целый мир. Когда рядом с ним не осталось ничего значимого, пришло постоянное блаженство. Но прекратились экстазы. Хаос уперся в стену, нет возможности оценить степень зрелости новой жизни, нет субъективных оценок, чувство времени размыто. Нужна была другая точка зрения, которая не является его частью, и коллективное сознание исторгло из себя квант. Который мгновенно присоединился обратно. Попытки, миллионы попыток, пока не родилось нечто достаточно сильное, способное быть обособленным. На какое-то время наступила гармония. Но новая сущность изначально была создана как квинтэссенция индивидуальности, она старалась оттянуть момент слияния для каждого непоглощенного. А хаос соответственно жаждал приблизить этот момент. Споры, разногласия, все текло своим чередом, пока одна из жизней не убила себя. Хаос разъярился. На миг, по его меркам. Пожрал разом все вокруг, не разбирая. Потом успокоился, признав неоптимальность своих действий, но индивидуальность познала страх. Она испугалось, что рано или поздно хаос опять обезумеет и поглотит ее саму. И тогда она решила действовать. Подала идею, что несколько индивидуальностей ее уровня ускорят процесс и улучшат критерии оценки.

— Кто эта индивидуальность?

— Итрумирт, конечно же. Он сформулировал запрос, хаос исторгнул еще восьмерых. Какое-то время, мы следили за процессом рождения, роста и перехода жизни к новой форме. Но по мере нашего собственного роста, рос и островок реальности, недоступной для хаоса. Это вызывало в нем определенное беспокойство, внутренняя борьба в этом единстве плюрализма нарастала, но, пока мы его кормили, хаос терпел нас. С другой стороны, мы пришли к выводу, что жизнь должна уходить туда, откуда она приходит, к тому, что ее действительно порождает. Но как это осуществить, если он многократно сильнее нас, и с каждой новой порцией, его мощь лишь возрастает? Оставалось только увеличить наши собственные ряды. Беда в том, что способен на это оказался только Итрумирт, но и его силы уменьшались с каждым новым призывом.

— И почему я об этом ни разу не слышал?

Минамус потупила взгляд.

— Мы взращивали вас в этом мыльном пузыре, ограждая от знаний о хаосе, в опасении, что кто-то решит познать его, разрушив тем самым хрупкий баланс. Тем более, что Итрумирт окончательно сломался. Мы говорили ему отдохнуть, попытаться восстановить силы, а он вместо этого выдернул сразу двоих. Нам оставалось только создать новый уровень реальности, с существами слабее, но многочисленнее.

Момо недоверчиво покосился на старуху.

— Еглеоп?

— Еглеоп. Гениальное решение, сместившее баланс в нашу пользу. По крайней мере, количественно.

— Любопытная история, Минамус. Но не вижу никакой связи, с тем, что ты сделала со мной.

— В начале Еглеопа. Хаос мог проникать сюда, его субличности, слабые, но голодные могли приходить, как и мы. Нужно было что-то решать, причем быстро, мы на время ограничили посещение.

— Ты говоришь о периоде настройки?

— Именно. Тогда Мара начала действовать. В общем-то, идея оказалась верной, она осуществила то же самое, что всегда пытался сделать хаос, но немного другим путем. Добровольные жертвы подпитывали ее, делая сильнее, но и безумнее. Она настолько увлеклась, что чуть не убила Итрумирта, когда он попросил ее остановиться. Тогда я сделала с ней тоже, что и с тобой сейчас.

Великан устало опустил плечи.

— Но я никого не пожирал.

— Неважно, Момо. Никто не может сказать, в какой момент ты решишь проверить. Если есть такая вероятность, мы должны быть готовы. Тобиас принес эту жертву почти с самого начала, и ничего, живет. Маре это тоже не мешает.

— Почему просто не породить больше нерахри? Если мы своим существованием останавливаем хаос.

— Я уже сказала, никто не может это сделать. Итрумирт выдернул Грегора с Тобиасом последними. Мы в подвешенном состоянии. Тобиас понял, что если много жертв уходят одновременно в никуда, хаос теряет способность мыслить. Но он, похоже, приспособился. Поменял тактику и решил действовать изнутри. Единственное, что нас спасает, хаос не может долго воздействовать на психику, не разрушая ее. Но, при определенном наборе факторов, может влить силу, без указаний к действию.

— Яна Мохова.

Минамус утвердительно кивнула.

— Мы думали, что наше спасение в Тобиасе. В его самоконтроле. Но девушку нашел Грегор, бунтарь, всегда противящийся установленному порядку.

— Нужно все рассказать ему.

— Нет, Момо. Мы пробовали сотни раз, тысячи, наш опыт никак ему не поможет. Мы можем только наблюдать.

— Я могу помочь.

— Нет. Есть еще один нюанс. Ты пропустишь собрание и останешься здесь как страховка.

— С чего это вдруг?

— Потому что ты сам пришел ко мне здесь и сейчас. Мое вчерашнее предсказание прямо указывает на Траувер Вторэш, и я не могу ни с кем им поделиться, не увеличив риски.

Свечка в обрезанной жестяной банке из-под колы между ними разгорается все ярче. В набедренной повязке из широких листьев, разрисованный черными, зелеными и фиолетовыми, безо всякой логики, линиями, Грегор похож на лесного духа. Или демона. Сложно сказать, не встречала ни того, ни другого.

Странный у них обряд. Вроде, похож на то, что в детстве видела. Рита заранее прошлась по хижине, дымящим пучком трав. Приятный запах, расслабляет, и бубен в руках у Леанта кстати. Красный, непонятно, из какого животного, гулко отвечает на легкие постукивания изящных пальцев.

Рисунки на теле Грегора ожили. Беспорядочные полосы обрели смысл в движении, вздымаясь и опадая в такт игре мышц. Умеет нерахри раскрыть красоту человеческого тела. Новые нотки вплелись в первобытную мелодию. Варган? Откуда он у Риты? Никогда прежде не думала, что из него можно извлекать звуки так точно.

Смотреть и не думать. Танец сам должен отправить ее в путешествие. И как тут ни о чем не думать, если великий учитель не догадался белье под повязку надеть?

В какой-то момент Яне показалось, что это не нерахри танцует, он просто застыл, а весь мир вокруг него движется в послушном ритме. Уже вовсе и не Леант задает темп, движения сами рождают звук. Жалкий кусок воска превратился в пылающий костер, мир вокруг забрезжил багряными красками, ее понесло прочь из хижины.