Мари Бреннан - И в пепел обращен [litres]

– Если я склонюсь перед ней, – повторила Луна так тихо, что едва расслышала собственный голос, – то перестану быть королевой.

Энтони за спиной беспокойно заерзал.

– Как так?

Но Луна лишь покачала головой.

– Я… Луна и Солнце, не могу объяснить, но я это чувствую. Вне всяких сомнений. Да, бежав, я оставила дворец в руках Видара, но это совсем не одно и то же…

Тут у нее перехватило дух. С усилием сглотнув, Луна продолжила:

– Это… как если бы Карл на суде отрекся от божественной природы собственной власти ради спасения жизни. Хотя нет, нет, не то…

Горло сжалось от досады. Философские рассуждения, поиски смысла обычаев дивных никогда не были ее коньком – где уж тут объяснять их другому…

– Нет, не могу. Слов не хватает. Но если позволить Никневен, грозя моему королевству, поставить меня на колени, королевство я потеряю. И, скорее всего, перейдет оно к ней.

Обернувшись, Луна увидела, что Энтони тоже поднялся на ноги, столь же недоумевающий, сколь и встревоженный.

– Мы должны отыскать его первыми, – сказала Луна, чувствуя, как с каждым словом в сердце крепнет решимость. – Отыскать первыми и втайне расправиться с ним, чтоб он более не мог угрожать нам. А если Никневен это придется не по нутру, мы ответим ей, как подобает королеве.

С этими словами она швырнула письмо в огонь.

Лондон, 29 мая 1660 г.

Казалось, Сити расцвел. Казалось, тепло весеннего солнца вернуло к жизни все его краски, все веселье, скованное стужей долгой зимы – зимы, что, в некоем смысле, продлилась более десяти лет. Лондонцы разоделись в самое яркое платье, над каждым балконом, над каждым эркером на пути шествия реяли флаги. Фонтаны на улицах текли вином. Под оглушительные крики толпы, под триумфальный рев труб процессия двигалась к Лондонскому мосту.

Средоточием, сердцем всего этого великолепия был высокий улыбчивый человек в роскошных кудрях ниже плеч, с благосклонным вниманием принимавший все дифирамбы Сити, из коего почти двадцать лет тому назад пришлось спасаться бегством его отцу. Энтони знал: Карл Стюарт, второй носитель сего имени, касательно обстоятельств реставрации особых иллюзий отнюдь не питает, но вполне готов поддержать весь этот спектакль. Мало этого, король со смехом сказал, будто в долгом отсутствии виноват исключительно сам – ведь все вокруг столь очевидно желают его возвращения. Что ж, эти улыбки и шутки были бинтами, что не дадут ранам Англии кровоточить, пока те не затянутся, не исцелятся в положенный (стоит надеяться) срок.

– Боже, храни короля! – гремело из каждого окна.

Еще недавно те же самые голоса клялись никогда в жизни не вверять власть над страной в руки одной-единственной особы, будь то король или же лорд-протектор. Но вот появился этот весельчак тридцати лет от роду с великолепным зрелищем, подобного коему город не видел с тех самых пор, как к власти пришли пуритане, и… что еще нужно для счастья? Ну, а невзгоды и горести пусть подождут.

В глазах Энтони защипало от навернувшихся слез. Как мало во всем этом логики! Завершенная ныне борьба была вовсе не той, которую они начинали многие годы назад. Людские тревоги тех времен ныне почти позабыты. Кого теперь заботит англиканский епископат, корабельная подать и власть над ополчением? Армия нового образца – оружие куда более грозное, однако парламент уступил ее королю, даже не пискнув. Половина вождей, возглавивших бой двадцать лет назад, сегодня мертвы или покинули поле политических баталий. И вот, подумать только: после великого множества войн и восстаний реставрация монархии достигнута вовсе не силой оружия, а парой обычных резолюций Палаты общин!

Сколь велика оказалась ирония судьбы… Во время суда старый Карл совершенно справедливо поправил Брэдшоу, когда тому вздумалось назвать его «избранным королем»: народ не выбирает монарха подобно члену парламента. И все же сегодняшний праздник стал триумфом тех, кто полагал, что королевская власть исходит снизу, а не даруется свыше. Пусть народ не выбирал себе суверена – кто, как не англичане, решил, что Англии нужен король? Вся милость Божия в мире не привела бы молодого Карла домой, не пожелай того люди.

Возможно, Генри и прав. Карл Второй – распутник, погрязший в разврате и пьянстве, и королем может стать скверным. В эту минуту, под ярким солнцем мая, покачиваясь в седле о бок коллегами-олдерменами, Энтони никак не мог знать, чего ожидать от будущего.

Однако сегодня – прочь все тревоги о будущем. Отныне король вновь в своем праве, а в Англии воцарился покой.

Всю ночь напролет Дракон готовился, взращивал силы, добытые из-под земли, а с первым лучом зари двинулся в наступление.

Начало бойни было ознаменовано падением колоколов Боу. Устремившись вдоль южных улиц, от Сопер-лейн до Олд Ченч, инферно сомкнуло пасть вкруг церкви Святой Марии-ле-Боу [63] В русской традиции – также Сент-Мэри-ле-Боу. , и вот, рухнув на твердую землю, ее огромные колокола, символ души Лондона, оглашают столицу последним звоном. К востоку и западу по всей длине, во всю ширь полыхает Чипсайд.

Драгоценные изделия ювелиров унесены, укрыты в надежных местах, однако иных сокровищ с места не сдвинуть. Стремительный удар по Стандард выводит из строя водопровод, ослабив оборону Сити более прежнего. Воспетая во множестве пьес, песен и книг, таверна «Русалка» обращена в золу и угли.

Жители узких проулков к северу, где дома сгрудились так, что выдающиеся вперед верхние этажи едва не смыкаются друг с дружкой, бегут от огня, точно крысы. Некоторые тащат с собою кровати – импровизированные носилки для тех, кто не в силах идти своими ногами. Восседающая на одной из них мать прижимает к груди младенца – дочь, крещеную лишь третьего дня вон в той самой церкви, что ныне горит столь безудержно.

Будь обороняющиеся готовы, Чипсайд мог бы устоять перед натиском зверя, ведь широчайшая улица Сити – прекрасный рубеж обороны. Увы, те, кто бился с огнем два дня и две ночи кряду, валятся с ног от усталости, и то, что могло стать преградой, становится торным путем.