Дж. Э Уайт - Тёмный дар [litres]

Безжалостная улыбка придала чертам Кары новое, непривычное выражение.

Кто-то ещё издавал какие-то звуки. Кара не знала, откуда они исходят – она не желала отводить глаз от приятного зрелища, – однако звуки были громкие, они раздражали и мешали наслаждаться воплями Грейс. И тут Кара вспомнила. Ах да, великан! Так сразу не скажешь, но, кажется, он всхлипывал.

«Вот жалкая тварь!»

Кара сдавленно хихикнула, видя, как этот дурак пытается защитить свою хозяйку от роя. Его несколько раз укусили, и его огромные руки принялись распухать, сделавшись ещё огромней обычного. Кара подумала, не прислать ли рою подкрепление – гримуар, лежащий у неё на коленях, требовал и жаждал внимания, – но решила, что так будет нечестно. Эти малыши так далеко летели – они заслужили свою добычу.

– Кара, – сказал чей-то дрожащий голосок, – Кара, прекрати, не надо. Что бы она ни сделала, всё равно, это неправильно. Это не ты!

Кара отмахнулась от голоска, но рука нащупала мягкие волосы. Волосы были чем-то знакомы.

Часть роя отделилась от общей массы, протиснулась в узкую щель в потолке и улетела в ночь.

– Тафф? – спросила Кара.

Мальчик обвил её руками и уткнулся головёнкой ей в шею. Его дыхание пахло лимонными карамельками.

– Вели им улететь прочь, – сказал он. Дыхание у него сделалось совсем хриплым. Кара мысленно напомнила себе, что надо будет ему сделать мятный компресс на ночь. Ещё одна часть роя, больше первой, нехотя улетела в небо.

– Я домой хочу, – сказал Тафф.

Кара кивнула. Домой. Там постель. И папа. Она встала, намереваясь разогнать остатки роя и отпустить Грейс восвояси, но тут Саймон Лодер схватил Таффа за голову и шваркнул об пол. Тафф растянулся и застыл – так неподвижно, как живой человек лежать не может. Кара не вскрикнула, лишь слабый изумлённый возглас сорвался с её губ. Саймон опустился на колени рядом с Таффом и стиснул его голову руками, приноравливаясь одним рывком свернуть мальчику шею.

И Кара его убила.

Это оказалось на удивление просто. Кара повелела своим детям исторгнуть эту жизнь из мира, и они повиновались, без труда подняв великана в воздух и прижав к потолку, пока они разряжали в него свои жала. Те, что могли пожертвовать всего одним жалом, чёрным дождём посыпались на пол, отдав жизнь за свою царицу. Следом на пол грохнулся Саймон, куда менее изящно – яд сделал свое дело, его лицо уже опухло до неузнаваемости. Он ещё успел один раз хватануть воздух ртом, но дыхательное горло уже перекрыло, и он сумел издать лишь безнадёжное сипение.

Закрывать ему глаза нужды не было. Они распухли и закрылись сами собой.

Одинокий солдат мягко опустился Каре на ладонь, как бы ожидая следующих приказов. И только тут Кара узнала, что это за насекомое: полосатая муха-журчалка. Летом они ещё светятся красивым голубоватым светом. Тафф с Карой немало вечеров провели, бегая вдоль ручья и собирая их в стеклянные банки. Но она всегда думала, что журчалки не кусаются!

«Убить может кто угодно. Верно, Кара?»

– Ступайте, – сказала она журчалке. Муха немного помедлила на кончике пальца, потом взмыла в воздух. Её сородичи последовали за ней.

Вдали послышались шаги, голоса, но всё это теперь не имело значения. Тафф не шевелился. Лужица тёмной крови окрасила пол вокруг его головы.

– Тафф! – шёпотом окликнула Кара.

Она поднесла дрожащую руку к его рту, проверяя, дышит ли он.

– Хватайте её! – завизжала Грейс. – Она убила Саймона! Ведьма! Ведьма!

Множество рук повалили Кару на пол, и она увидела над собой лица полудюжины серых плащей.

– Постойте! – заорала она. – Мой брат ранен! Вы должны помочь!..

Договорить ей не дали: в рот запихнули что-то холодное и вонючее, остановив её протесты. Кара ещё успела увидеть, как Грейс торжествующе ухмыляется, пряча гримуар под плащом. А потом кто-то накинул на голову Каре мешок, и больше она уже ничего не видела.

Колодец был её миром. Её мир был Колодцем.

Вокруг царила непроглядная, неумолимая тьма, бессветье столь всепоглощающее, что Кара, казалось, парила в нём. Но она всё равно видела разное. Толпу людей, рассеявшихся по полю, и ненависть в их глазах. Грейс, стучащуюся к ней в окно. Тело Таффа, холодное и неподвижное.

И Саймона, всё время Саймона. Окровавленного и истерзанного. С раскрытыми глазами, обвиняющего её.

Когда Кара сорвала голос и не могла больше кричать, она смирилась с тьмой. Значит, так тому и быть. Она ведьма. Убийца. Плохая. Она заслуживает наказания. Может быть, её заточат здесь навеки. Сколько времени уже прошло? Кара не знала. Может быть, несколько дней. Неважно. Голода она не ощущала. Она вообще ничего не ощущала, даже ледяной воды, доходящей ей до груди. Стены колодца держали крепко, будто стоячий гроб.

Она начала слышать голоса – не всегда на понятном ей языке. Шёпот, щекочущий мочку уха. Повторяющий её имя, размеренно, снова и снова, каплями дождя падающий в мутную воду.

Через некоторое время Кара осознала, что она уже не одна.

Мягкий голубой огонёк парил у неё над головой, так близко, что до него можно было дотронуться. Прикрыв глаза рукой, Кара разглядела птицу, что когда-то привела её в Чащобу. Птица сидела на узком каменном выступе, и её единственный глаз источал голубой свет.

– Ты на самом деле тут? – спросила Кара.

Глаз птицы сменился с голубого на оранжевый.

«Да».

– Этого не может быть, – сказала Кара. – Колодец же накрыт сверху. Как же ты попала внутрь?

Глаз сменился вопросительно-лиловым. Он помигал в темноте. «А ты как думаешь?»

– Это магия, – сказала Кара, и свет снова сменился на оранжевый.

«Да».

– Ты можешь вытащить меня отсюда? – спросила Кара.

Свет сделался красным.

«Нет».

– Ну, а хотя бы помочь мне сбежать ты можешь?

Свет остался красным.

– Ну и зачем ты здесь тогда? – спросила Кара сиплым, изменившимся до неузнаваемости голосом.

Птицын глаз сделался тускло-голубым. Кара помнила этот цвет по Чащобе. Тогда ей показалось, что он означает печаль, но теперь, когда его глубинные оттенки значения пронизали тьму, девочка поняла, что была не совсем права.

– Ты чувствуешь себя виноватой, – сказала Кара.

Глаз тут же сделался оранжевым.

– Потому что это ты привела меня к гримуару.

По-прежнему оранжевый.