Людмила Астахова - Школа Северного пути [СИ]

Девушка тихонько хныкнула, как это делают маленькие дети, привлекая внимание Императора.

— Чей ребёнок? — спросил он тут же.

— Наш, Ваше величество, — бойко отозвался Сяо Чу и тут же вдохновенно соврал. — Самая младшая из учениц Мастера Дон Сина, если так можно сказать. Люди сян-го похитили её для своих бесчеловечных опытов.

— Так называемый «сломанный ребёнок»? Поднимись, ты…

— Старший ученик Сяо Чу, — низко поклонился лучник.

— Твоя фамилия Сяо? — в голосе Сына Неба снова зазвенел серебряный колокольчик вечного беспокойства. Вроде того, что остался лежать, всеми незамеченный, между циновками в погребальной зале. Кто-то приходил туда и звонил в него, исполняя ритуал удержания души-пов мёртвом теле гуйфэй. У Имэй пальцы так и зачесались написать ещё один талисман.

— Да, — признался одноглазый стрелок. — Но пишется она совсем другим иероглифом.

Какое-то время Император молчал. Должно быть, разглядывал собеседника. При этом он без остановки похрустывал пальцами.

— Что случилось с твоим лицом, старший ученик Сяо Чу?

— В моей деревне был пожар.

Здесь брат Чу не лгал ни единым словом. Деревню, где пряталась его мать с родней, и в самом деле сожгли дотла.

— А где она, твоя деревня?

— Я того не ведаю, Ваше Величество, — затылком Имэй видеть не умела, но точно знала, насколько обезоруживающе умеет улыбаться братец Сяо. — Мой дом в Аньчэне — в Школе Северного пути.

— Вот как? Подойди ближе, старший ученик. Оставь ребёнка и подойди.

Чу положил малышку рядом с Имэй и сделал несколько шагов вперед.

— Ближе, не бойся. Повернись в профиль.

Надо понимать Император пытался отыскать в облике Сяо Чу знакомые черты.

— Кем была твоя мать?

— Я её не помню.

И опять скрипучее дыхание владыки сквозь его стиснутые зубы.

— Так это ты остановил дзянши, старший ученик?

— Мы все её остановили. Я, вообще-то, за нашей Пуговкой пришёл. Кто ж знал, что она в доме сян-го окажется.

Он, пожалуй, единственный, кто не трепетал в присутствии Сына Неба.

Интересно, вдруг подумалось Ли Имэй, а если бы судьба иначе распорядилась, и папаша одноглазого стрелка усидел на троне, то каким стал бы Чу? Вряд ли лучше, чем он есть сейчас.

— Очень хорошо, вернись на своё место, старший ученик, — процедил владыка Лян и встал. — Но я так и не услышал причину, по которой наследный принц привёл этих людей сюда, во дворец?

«Давай, Ваше высочество, скажи про исчезнувший гроб! — беззвучно взмолилась девушка. — Не порть мне всю стратегию своей правдивостью!»

И тайцзы не подвел Имэй.

— Этой ночью гроб моей матери пропал из Погребальной залы.

— Что? Ты хочешь сказать, что предатель Чжу И к этому причастен? Или она тоже…

Голос Сына Неба совершенно сел от нахлынувшего волнения.

— Так иди и найди и гроб с телом матери, неблагодарный ты сын! Все — вон!

— Десять тысяч лет Императору! — взвыли перепуганные подданные и выскочили прочь. Даже Чжу Юань, большой любитель пострадать всласть, напрочь забыл о том, что у него всё тело болит, и взлетел над полом, как подстреленная утка. И не крякнул от боли.

Так стратег Ли и не увидела лица правителя Великой Лян. Но, может, оно и к лучшему, а?

— Уже и не чаял живым выбраться, — проворчал шаман.

Девушка покрепче прижала к себе Пуговку, стараясь не отставать от соратников, устремившихся за Наследным принцем. На отполированных гладких полах и самой поскользнуться недолго, и ребёнка выронить, успевай только ногами перебирать. А галереи-то длинные. Малышка вдруг совсем по-щенячьи жалобно заскулила.

— Тебе больно? Может, дышать нечем? Давай-ка поглядим…

Имэй остановилась, развернула складки жёсткой ткани, открыв лицо найдёныша. Девочка крепко зажмурилась и снова-таки, как собака, носом покрутила, словно принюхивалась.

— Ты чего? Чихнуть хочешь? Застудили тебя эти изверги, да?

Ночи холодные, неведомо, сколько несчастное дитя пролежало в сундуке без воды и пищи.

— Я тебе водички скоро дам, тёпленькой… — успела прошептать Имэй прежде, чем Пуговка вдруг широко распахнула одновременно глаза и рот. Словно закричать хотела, но голос пропал. Маленькие дети обычно голосисты, но страдалица не издала ни звука. Лучше бы она заорала на весь дворец, столько обжигающего ужаса застыло в круглых черных глазёнках.

Так порой просыпался Бродяга.

Кажется, дрыхнет же беспробудно, руки-ноги раскидал по постели, разве только слюни не текут, но стоит лишь коснуться плеча, как он вдруг глазищи свои распахнёт, а в них точно стоячая вода — жуть смертельная, родом вовсе не из снов, а из настоящей яви. Потом сморгнёт Бай Фэн раз-другой и утечёт всё плохое в чёрную точечку зрачка, останется только расслабленная улыбка и сильные руки, которые — хвать и прижмут к груди. И бесполезно вырываться, призывая к порядку и пристойности.

«А кто пожалеет усталого героя? — спросит он, пристраивая брыкающуюся Имэй к себе же под бок, словно кошку. — Кто сварит для него супчик на куриных потрошках?» Как будто сам не знает, кто всё это сделает

Но то ж взрослый мужчина, маг и воин, навидавшийся за свою жизнь столько страшного, что на ночь лучше не рассказывать, а тут — дитё малое.

— Что? Что случилось? Больно где-то стало? — перепугалась девушка, вглядываясь в перекошенное личико.

А потом услышала тихий шелест. Так шуршит сухой тростник на зимнем ветру холодным вечером. Морозный страх тоненькой струйкой сбежал вниз — от затылка к копчику — вдоль хребта. И на миг причудилось, что стоит обернуться на этот почти неуловимый ухом звук, как в лицо прыгнет полуночная бестия и одним укусом выгрызет глаза вместе с половиной лица. Даже крикнуть не успеешь.

Имэй до крови прикусила губу и резко развернулась на месте.

Ничего. Кроме, самого края взметнувшихся одежд. Пола темно-красного шэньи, расшитого золотыми нитями, мелькнувшая за поворотом коридора. И тихий-тихий звук быстрых шагов.

Кто-то стоял за драпировкой с шёлковой блестящей бахромой и наблюдал за ними, пока его не учуяла Пуговка. Дворцовые евнухи облачены в темно-зелёные одежды, служанки — в голубые…

— Имэй, ну чего ты стоишь? — позвал Сяо Чу. — Не отставай! Нас в Восточном дворце ждут.

Терпения Ли Имэй было не занимать. Она могла часами отрабатывать одно-единственное движение кисти для письма. Сначала — водой по деревянной доске, потом уже тушью по бумаге. Для идеального написания очень важен нажим, а для этого запястья нужно постоянно тренировать, делая их сильными и устойчивыми. Опять же, дело святого касалось — каллиграфии. Но и просто сидеть в засаде — неподвижно и молча тоже оказалось вовсе не сложно. Имэй и в обычной-то жизни многословием не отличалась, предпочитая болтовне любое полезное дело. Например, думать. Весьма полезное для здоровья и угодное Небесам занятие, к слову.