Ника Ракитина - Безликая [СИ]

— Не уходи.

— Конечно. Все равно все строчки разбежались от меня, как испуганные сороконожки.

— Ты странный.

Он улыбнулся.

— Еще бы. Я сочиняю сказки. Или они сочиняют меня.

— Нет, не поэтому. Те, в кого я заглядывала, начинали меня ненавидеть. Или страшно бояться. А ты…

— А я тоже боюсь… видимо, — задумчиво произнес он. — Что во мне есть что-то, о чем я не подозреваю. С другой стороны… ты была ошеломлена и напугана. А прочтя мои мысли, смогла хотя бы доверять.

Рагнейда согласно опустила ресницы.

Мастер поднес ей чашку с лекарством:

— Пей и спи. Поздно уже.

— Дай мне зеркало. Я хочу видеть, что здесь, — ведьма коснулась перевязанной щеки.

— Обычный шрам. Заживет со временем. А пока не стоит им любоваться.

— Дай мне зеркало! — воздух завибрировал вокруг нее. Мастер вспомнил, что пытаясь колдовать без крови, Ранки выедает сама себя, и сдался.

Он порылся в комоде и вытянул зеркальце — овальное стекло в оправе-корзиночке из золотой проволоки на витой длинной ручке. Эта работа так нравилось Квадриге, что мастер не захотел ее продавать. Все пытался угадать, под какую сгодится женскую руку. И теперь — не в воображении — ручку зеркала охватывали дрожащие исцарапанные пальцы с черными ногтями. Квадрига убирал повязку с лица Рагнейды не торопясь, нарочно тянул время. Снял с лампы фигурный колпак.

Ведьма взглянула на себя и отшвырнула зеркало, точно ядовитую змею. Полетели осколки. Корзиночка из золотой проволоки смялась. Рагнейда тяжело задышала, с головой укрывшись одеялом.

Мастер, вздыхая, сходил за веником и совком. Отогнал от осколков любопытную кошку. Замел и выбросил. Вновь взгромоздился на край высокой кровати. Нащупал через одеяло острое плечо:

— Твои враги умрут от счастья, если ты всю жизнь проведешь под одеялом.

— Они умрут от счастья, увидев меня такой, — глухо отозвалась Ранки.

Квадрига сощурился.

— Послушай. Не скажу, что я лучший златодел в Хоррхоле, но кое-что умею. Я сделаю тебе маску из золота, и в ней ты будешь для других такой, какой захочешь быть. Тайна всегда притягивает, а воображение дорисовывает то, чего не видят глаза.

Рагнейда отбросила одеяло. Перехватила тяжелую, грубую ладонь Квадриги и поднесла к губам.

Дни шли, и мастер ловил себя на том, что уважает Ранки все больше. Она не была капризной, требовательной, не заставляла проявлять к себе внимание. Словом, ничуть не походила на своенравную, взбалмошную ведьму, которая могла вбить покорность себе кнутом или болезненным заклинанием.

Иногда мастер даже нарочно подходил к постели убедиться, что с подопечной все хорошо.

Ее молчаливое присутствие нисколько не тяготило Квадригу. Оно просто было. И сказки, точно чувствуя родную душу, ровными строками ложились на пергаменты, заполняя один за другим.

— Знаешь, как рождаются герои? Берешь горсть правды и крупинку выдумки, перемешиваешь здравый смысл с безумием, ко всему этому добавляешь много-много отваги, и вот уже легенда пошла гулять между людьми.

— А почему ты не пишешь о себе?

— А о тебе мне интереснее, — Филогет легонько прижал указательным пальцем кончик ее носа; теплом засветились карие глаза.

Ранки отвернула лицо — так, чтобы мастеру видна была только здоровая половина. Изящный профиль в золотистом свете свечи просился на камею или храмовую статуэтку из золота. Квадрига подумал, что непременно отольет такую к следующему празднику. Вот только закончит маску.

— Тебе слишком много придется выдумывать, чтобы из меня вышел герой, — ведьма скомкала и закрутила жгутом угол одеяла. — Знаешь, я помню, как они сговаривались там, в переулке. Раздеть меня и бросить в море. Чтобы считалось, что меня ограбили «наследники». Подождать, пока море выбросит тело, и устроить очередную священную охоту, якобы мстя за меня. А ты им все испортил.

— Кто «они»?

Рагнейда покачала головой.

— Тогда я пойду?

— Посиди со мной еще немного. А… тебя не смущает твой рост?

Квадрига громко хмыкнул.

— Знаешь, нет. В детстве… я доказывал равенство кулаками, — он покусал мизинец. — Потом поумнел… И основал свой торговый дом. А теперь он работает, как часы, а я могу заняться тем, чем мне хочется. Не всякий сумеет похвастаться этим. А еще я неплохо стреляю из арбалета.

— Переверни мне подушку, я люблю, когда прохладная.

Ранки дождалась, пока он выполнит просьбу, пока заботливо пощупает ладонью лоб. Умостилась поудобнее и выпалила:

— А женщины?

— А что женщины? — мастер торжественно выпятил нижнюю губу. — Бьянка вообще считает, что меня оплела и похитила одна из самых прелестных авантюристок Хоррхола. Хотя и не совсем законопослушная.

— Бьянка — твоя жена?

— Домоправительница.

— А авантюристка кто?

— Аликс. Контрабандистка, гром-девка и, в общем-то, не в моем вкусе. А Бьянка пусть воображает. По крайней мере, не кинется искать.

Мастер подмигнул золотистым глазом.

— А почему ты спрашиваешь?

— Ни почему.

Квадрига варил повидло. Таз стоял на треноге над огнем, а сам он священнодействовал, перемешивая деревянной ложкой на длинном черенке содержимое и отгоняя полотенечком стаю мечтающих попробовать повидло ос. Рядом в ведре лежали порезанные на кусочки яблоки и томился в бочонке горячий сахарный сироп для следующей порции.

Ранки лежала на кровати, вынесенной по случаю жары под стену дома, под решетку, затянутую виноградом, и то впадала в короткую дрему, то присаживалась, опираясь на высокие подушки, черными зрачками сверля спину хозяина. Мастер чувствовал ее взгляд тяжестью между лопаток, оборачивался, подмигивая; поддразнивая, облизывал ложку.

Наконец, опустил ее в таз, подошел и присел на край постели. Потрогал ведьме лоб.

— Как ты?

— Дышать тяжело.

— Повязка тугая. Потерпи.

Он налил в чашку сидр из стоящего у кровати кувшина и стал поить Ранки, поддерживая под спину.

— Не обращайся со мной, как… с куклой. Меня тошнит, я устала, надоел. Дай мне зеркало!

Квадрига обхватил ее руками, мешая подняться. Улыбнулся:

— У меня не так много зеркал, чтобы позволить тебе разбить еще одно.

— Выпусти меня!

— Ты этого не хочешь.

— Нет.

Ранки вздрогнула, уткнулась лбом ему в ключицу.

— Я уродка.

— Видал я женщин попротивнее.

Рука ведьмы скользнула ему в рукав, обводя бугрящееся мышцами плечо. Вторая, втиснувшись между телами, легонько царапнула кожу на груди Квадриги, поиграла рыжими короткими завитками.

И обоих словно снова накрыла волна.

Если оса и садилась на бронзовые от загара плечи, Фей внимания не обратил.

Заставил его оторваться от Рагнейды резкий запах горелого. Это забытое на огне повидло обугленной коркой прикипело ко дну и стенкам таза. Мастер своротил посудину с треножника и, глядя на изогнутые ветки яблонь, сквозь которые поднимался бурый дым, с усмешкой произнес: