Адам Гидвиц - Мрачные сказки братьев Гримм [litres]

На следующий день, собираясь в лес, Гензель поклялся Гретель своей жизнью, что больше никого не погубит. С этими словами он обнял и поцеловал сестру – она так добра и терпелива с ним! Гретель в ответ поцеловала брата в лоб, как маленького, и отправила за орехами и ягодами.

Целый день Гензель любовался зеленью и собирал ягоды в порванную рубашку, которую повязал на поясе, словно фартук. Теперь он ощущал спокойствие и умиротворение и задавался вопросом, почему же два дня им владела ярость, из-за чего ему не удавалось насладиться всей прелестью леса.

Вдруг неподалёку на ветке он заметил белого голубя. Его руки и ноги дрогнули. «Нет, – сказал он себе, – так нельзя». Он задрожал. «Иди домой. Разворачивайся и иди домой». Но внезапно он осознал, что уже подкрадывается к голубю. Ягоды рассыпались по земле.

Вечером, на закате солнца, усталый, но счастливый, как сытый волк, мальчик возвращался домой. Руки и лицо его были окровавлены. Он нёс выпотрошенного белого голубя. Увидев брата, Гретель вскрикнула:

– Что же ты наделал? Да что с тобой произошло, Гензель?!

Мальчик остановился, посмотрел на мёртвую птицу, затем – на свои руки и на рубашку, покрытую пятнами крови и ягодным соком. «Где же ягоды?» – подумал он. Гретель плакала. Смущённый и растерянный, он положил голубя к ногам сестры, но та, закрыв лицо руками, бросилась прочь. Гензель посмотрел ей вслед, и ему стало скверно, только не как вчера.

На этот раз он развернулся и ушёл в глубь леса.

С тех пор Гретель видела брата всего несколько раз. Однажды, отправившись за ягодами, она случайно заметила Гензеля, носившегося по лесу то за одним зверем, то за другим. Сначала он останавливался, чтобы обменяться с ней парой слов. Но вскоре Гретель поняла, что с каждым разом это даётся ему всё труднее: он постоянно озирался, неотрывно следил за полётом птиц, резко вертя головой. А потом он и вовсе перестал обращать на сестру всякое внимание.

По всему лесу Гретель находила трупы животных. Одни были наполовину обглоданы, другие – даже не тронуты. Как-то раз Гретель обнаружила крупного, больше самого Гензеля, кабана с прокусанной шеей. Она подумала: откуда у брата такая сила? И как у него хватило духу?

Теперь она видела Гензеля лишь мельком: покажется светлое пятно между деревьями, раздастся предсмертный крик животного и тут же ― протяжный клич. Казалось, брат изменился и внешне. Его спина и даже лицо поросли шерстью.

Гретель стало страшно в лесу одной, особенно ночью. Она слышала вой, ранее не слыханный в Лейбенвальте. Уж не Гензель ли издавал его?

Боясь встречи с чудовищем, Гретель больше не отходила далеко от шалаша, но однажды Гензель всё-таки забрёл на поляну. Гретель не сводила с него взгляда. Он был сгорбленным; шерстью покрылись уже и руки, и спина, и лицо, и грудь. Девочка молча предложила ему горсть ягод и орехов. Он зарычал. Гретель бросила угощение и спряталась в жилище. Со страшным воем чудовище несколько минут носилось по поляне. Девочка думала, не убьёт ли Гензель её; но тот, кто раньше был её братом, просто ушёл.

Вскоре всё живое в лесу словно вымерло: Гретель больше не слышала пения птиц; не видела маленьких грызунов, шныряющих между кустами; в папоротниках нельзя было встретить оленей. Все попрятались.

Однажды, ранним утром, герцог со свитой отправился в лес на охоту. Затрубили в горны. Раздался лай натравленных гончих. Гретель испугалась, но не столько за себя, сколько за брата. Она зашла в жилище и не выходила целый день, ожидая, что Гензель вернётся домой.

Собаки и охотники прочесали лес в поисках звериных следов, но, к великому удивлению, не нашли ровно ничего. Они искали целый день, и всё впустую. Герцог всё больше и больше выходил из себя, как вдруг, в сумерках, заметил странное, волосатое, горбатое существо, выглядывавшее из-за огромного дерева.

– Туда! – завопил герцог, а собаки тем временем уже преследовали добычу.

Гензель бешено мчался по лесу, пытаясь оторваться, но гончие неслись за ним по пятам. Вокруг раздавались звуки горна. Гензель петлял в надежде запутать следы. Дыхание прерывалось, он рычал, смеялся и завывал. «Вот так веселуха! – подумал он. – Страшно весело, до ужаса!»

И вот он очутился у ручья. На противоположном берегу верхом на коне, с луком в руках, ждал герцог. Натянув тетиву, он целился в Гензеля. Мальчик с любопытством уставился на мужчину, державшего странный изогнутый предмет. На раскрасневшемся от напряжения лице охотника выступили капли пота. Раздался щелчок, затем – шипение, похожее на змеиное. Стрела, вспарывая воздух, полетела точно в цель. Гензель видел, как глубоко она вошла ему в грудь, прямо туда, где билось сердце. Жгучая боль пронзила его, и мальчик замертво повалился на землю.

Охотники привязали странного зверя к шесту и, ликуя, поволокли во дворец герцога.

Всё следующее утро Гретель бегала по лесу, разыскивая брата, но не находила ничего, кроме сломанных веток и звериных следов. Наконец у ручья она увидела окрашенную в медно-красный цвет землю и окровавленные прибрежные камни.

Гретель побежала к дереву с человеческим лицом.

– Моего брата убили! – завопила она. – Его убили!

Но дерево не ответило. Тогда Гретель упала на землю и горько заплакала. Она была одна, в огромном лесу, наедине со страшным горем. Родной отец отрубил ей голову. Стряпуха-каннибал чуть её не съела. Потом Гретель осталась без пальца. И вот теперь её брат мёртв. Ей нужно уходить из этого леса, прямо сейчас.

– Я должна вернуться к людям, – проговорила она вслух, смахивая с лица слёзы, – ко взрослым.

На окраине Лейбенвальта она увидела приземлившуюся на ветку дерева птицу, и вскоре вновь раздалось звонкое щебетание. Но на сердце у Гретель стало лишь хуже: она знала: птицы вернулись, потому что Гензеля больше нет.

Вот мы и дошли до момента, который встречается практически во всех историях, когда дела по-настоящему плохи. Кажется, если случится что-нибудь ещё, ты просто не выдержишь.

В детстве я называл такие моменты «печальная часть». Я знал: в каждой истории она есть и рано или поздно она закончится. Я повторял про себя «Это печальная часть, это печальная часть» до тех пор, пока та не подходила к концу.

Итак, собирая множество маленьких историй в одну большую, я пришёл к выводу: это и есть та самая «печальная часть». Вновь и вновь я говорил себе это, чтобы сказка не казалась столь ужасной.

Но самовнушение не спасало. Оно никогда не работает. Всякий раз, когда один из твоих любимых героев умирает, а второй остаётся одиноким и никому не нужным, тебе больно.

Тем не менее я скажу тебе то же, что говорю себе сам: всё будет хорошо. Намного лучше. Обещаю.

Потерпи.