Чайна Мьевилль - Кракен [litres]

– Да съел, видит бог! Но глянем-ка, с кем ты говорила… – Он лизнул воздух у нее перед лицом. Она отстранилась и взвизгнула, но язык ее не коснулся. Он почамкал губами. Выдохнул – очередную струю дыма, без сигареты во рту или в руке.

– Помогите! – закричала она. Люди вокруг колебались.

– Видишь ли, тебя сыскать было проще простого – из-за любовного следа от Леона-волована досюдова, так что, видать… – Шлеп-шлеп языком. – Не ахти что, Сабби. Ну, скажи-ка без утайки, зайка, где старина Билли?

– Женщина, у вас все хорошо? Вам помочь? – подошел крупный молодой человек, уже со сжатыми кулаками. За ним стоял его друг, в той же боевой стойке.

– Коль еще слово скажешь, – ответил оборванец, не глядя на него – все еще таращась на Мардж, – или еще шаг сделаешь, и мы с моим мальцом отправим вас в плаванье – и вам очень не понравится, что там под бизанью. Помнем бока, как платье из тафты. Все усекли? Хоть слово – и мы вам ох какой пирожок спечем, век помнить будете, – его голос затихал. Он шептал, но они слышали. Тогда он повернулся и уставился на двух потенциальных спасителей. – Ой, «это он что серьезно, он что серьезно, да мы его уделаем, ты бери пацана, а старикашка мой, готов на счет три, только что-то он серьезно говорит и вид у него бывалый», и прочая. Пирожка захотели? – Он с мерзким звуком проглотил смешок. – Вот только шаг. Вот только шаг… – Последние два слова он не сказал, а выдохнул.

Птицы все еще кричали, машины – жаловались, а в нескольких метрах разговаривали люди, как разговаривают везде, но Мардж стояла в холодном и ужасном мире. Два парня, которые пришли ей на помощь, увяли под взглядом Госса. Момент прошел – и они отступили под испуганное «Нет!» от Мардж. Они не ушли, только встали в нескольких метрах, смотрели, будто в наказание за трусость обречены были наблюдать.

– А теперича, если простишь задержку… – И Госс снова лизнул возле нее воздух. Мардж была так надежно зажата между пришельцами, что можно было сказать, что они ее схватили.

– Ну ладненько, – сказал наконец Госс, выпрямившись. – И понюшки не чую. – Он пожал плечами спутнику, тот пожал в ответ. – Видать, что мимо, Сабби. – Оба отступили.

– Вы уж простите, что потревожили, – сказал Госс Мардж. – Только хотели проверить, известно ли вам чего, понимаете? – Она отступила. Госс последовал за ней, но уже не так близко. Дал немного оторваться. Она попыталась вдохнуть. – Очень уж нам не терпится узнать, что задумал малыш Билли, а то вот мы думали, он все знает, а потом думали, он ничего не знает, а как он пропал, так мы опять подумали – нет, все-таки знает. Но чтоб мне провалиться, если мы можем его разыскать. А это, – он поболтал языком, – стало быть, говорит нам, что имеются у него средства`, как со следа вкусового сбивать. Помнилось, вдруг вы с ним говорили. Помнилось, вдруг ты учинила какой фокус-покус с фишкой для парнишки. Но не чую такого чтоб. – Мардж дышала рваными глотками. – Ну-с, тогда береги себя, а мы пойдем своей дорогой. Забудь, что вообще нас видала. Ничего этого не было. Целее будешь. А если только Билли тебе не звякнет, тогда тут же дай нам знать, ладно? Заранее спасибо, будем всячески благодарны. Если он с тобой свяжется, а ты забудешь нам сказать, я тебя там ножом зарежу, что ли. Лады? Бывай.

Тогда и только тогда, когда мужчина и мальчик продефилировали – а по-другому не скажешь – прочь, только когда они свернули за угол и действительно пропали из виду, люди поблизости подбежали к Мардж – включая тех двоих, что отменили операцию спасения, с пристыженным, но больше испуганным видом, – и спросили, все ли с ней хорошо.

Адреналин подскочил, и Мардж трясло и пробило на пару постстрессовых слез, и она была в ярости на окружающих. Никто ей не помог. Впрочем, вспоминая Госса и Сабби, Мардж признавалась себе, что не могла их винить.

Из Пимлико по верхушкам стен и подтротуарным маршрутам до мастерской в Ислингтоне шла делегация толстых жуков. Это были черниловозы – маленькие рабы, экспериментальные объекты, наделенные временными силами на время написания савантом исчерпывающего тома по одной школе магии – «Энтомономикона». Его труд был приостановлен, потому что, хотя по отдельности они были тупы как пробки, коллективизированные гештальт-полем жуки мыслили, как мозг, и ушли на забастовку.

Над ратушей, куда они шли, кружили птицы. Эта невероятная стая: сова, несколько голубей, две диких кореллы – вся состояла из фамильяров, таких высокоуровневых, что хозяева и хозяйки наделили их значительной порцией своих сил. Они протестовали у места работы особенно выдающихся волшебников-эксплуататоров, теперь мучающихся с неопытными манекенами-штрейкбрехерами.

По задумке компания жесткокрылых под руководством активиста из ПВП вступит в летающий пикет – присоединится к птицам на воздушном маршруте. Это была благодарность птичьему пикету солидарности перед жучиным рабочим местом на прошлой неделе. Мощный символ круговой поруки: сильнейшие зачарованные помощники в городе встают крыло о хитин со слабейшими, хищники пернато скандируют в одном ряду со своей традиционной добычей.

Такой был план. Прессе сказали ожидать гостей. Штатник профсоюза сигнализировал кружащим птицам, что скоро вернется, и отправился на совещание с новоприбывшими. В скверике за углом жуки – маленькие пули черного цвета с отливом – выбрались из трещины в ожидании связного. Они шуршали в лиственном мусоре и собрались в форме стрелки, когда услышали шаги.

Однако подошел не их организатор. Это был грузный мужчина в джинсах и черных берцах, кожанке, с лицом, закрытым мотошлемом. У ограды ждал другой мужчина в таком же костюме.

Жуки, которые ждали совершенно неподвижно, слегка рассеялись и занялись изображением безмозглой насекомой жизни, как будто просто копошились поблизости. Но с растущей тревогой обобщенный забастовщик осознал, что безликий мужчина движется к ним, раскидывает камуфляж поросли, поднимает большие байкерские ботинки и опускает прямо на них – слишком быстро, чтобы разбежаться.

С каждым ударом лопались десятки панцирей, плющились внутренности, агрегатное сознание угасало и становилось менее разумной паникой. Жуки мельтешили, а мужчина их убивал.

Организатор ПВП свернул за угол. Остановился на сером дневном свете перед шелушащимися георгианскими фасадами, колясками и велосипедами пешеходов и уставился. После мгновения ужаса он закричал «Эй!» и побежал на нападавшего.

Но тот продолжал брутально топтать, не обращая внимания на крик, убивая с каждым шагом. Дорогу организатора загородил напарник первого и ударил в лицо. Тот отлетел – с раскинутыми ногами, с дугой крови. На земле человек в шлеме схватил его и бил еще и еще. Люди увидели и закричали. Вызвали полицию. Два человека в черном продолжали свое: один – бешеную смертоносную пляску, второй – ломать нос и зубы профсоюзника, забивая его не насмерть, но так, что его лицо больше никогда не будет выглядеть, как тридцать секунд назад.