София Серебрянская - Я люблю тьму [СИ]

Ну я не знаю. Мне лично грузовик, раздолбавший вдребезги витрину и часть стены, показался весьма — таки настоящим. А значит, и опасным. До сих пор коленки ходуном ходят! Это что ж, только нашла в мире чего интересное, и сразу помирать? Фигушки.

— Поняла?

— А?

— Ворона — кума! Я тут со стенкой, никак, разговоры развожу! — Маланья надула щёки и слегка хлопнула по ним. Не, точно сейчас сдуется, как лопнутый шарик. Тьфу ты. Нет, точно что-то не то с мыслями.

— Я говорю — вечером приходи, как бабка уснёт, к Светозару. А сейчас — домой. И чтобы тихо сидела! Как мышка! — ей бы тоже под мышку закосить, а то хороша — «секретные планы», да на всю площадку. У нас тут сплетниц — не продохнёшь; а мозги у них, сплетниц-то, насквозь просериаленные: такую Санта — Барбару намутят, что только успевай отнекиваться. И наркотики там намешают, и любовь, и родственников в коме, и шейхов арабских с гаремами, и чтоб без масла. А хлеба можно совсем не давать.

— Людишки — они ж простые, мелкие. Ерунду-то всякую слушать — завсегда пожалуйста, а важное мимо ушей — фьють! — Маланья взмахнула обеими руками сразу, чуть щиток не зацепила. Не верится даже — нас, значит, чуть не сбили, а она всё весёлая, скачет, как мячик — попрыгун. Хотя ей чего, она ж старая, пожила уже, а я как же? Ой, ёжики, ёжики…

— Опять закисла!

Уфф. Не заметила.

— А тот… ну, с чёрными глазами? Думаете, это он… того? Он кто?

— Кто ж знает! Кофий — какаву с ним не распивала, — старушка беспечно подпрыгивала, точно маленькая девочка, поставленная в угол, скучно, мол, на одном месте. — Ученик, небось, чей-то, из тёмных. Не боись, в дом они не полезут! Там, дома-то, свои бедки. Ты до вечера досиди, а там — к нам сразу. Поняла? Умочка моя!

И шасть за дверь к Светозару, да шустро так, будто прям через скважину пролезла. Тут же зазвенел звонок — мой, родной. Это когда ж я в дверь-то позвонила?! А тут и скрежет замка, и запах готовящегося обеда, и бабка на пороге.

Бабка! Что я ей скажу-то?! Вон, уже губы поджала, брови сдвинула… Ой, рванёт!

— Виктория? Ты почему так рано?

Думай, думай, Вика, ты же не идиотка, чтоб правду сказать…

— Опять с уроков сбежала! — ну конечно, бабуль, а то б я не додумалась подальше от тебя пошляться, если б меня сюда волоком не притащили, я же совсем дура! Рука в кольцах ухватила за плечо и дёрнула в квартиру — как же, на лестнице орать, чего соседи-то подумают? Скандал-то точно услышат, это ж вам не трёп Маланьи. Я молча принялась разуваться, а баба Света, знай, зудит:

— Лентяйка… Ни на что не годишься! Нет бы хоть по дому помогала… Кто тебя такую замуж-то возьмёт, вон, страшная, обросшая вся, нечёсаная… Будешь, как твой папаша — неудачницей…

— По крайней мере, старой грымзой не буду! Папу-то ты воспитывала, что ж он такой плохой вышел? Может, просто ты его запилила, вот он и сбежал куда подальше от такой мамочки?!

Повисла тишина. Я бы прикрыла рот рукой, если бы не маленькое обстоятельство: не хотела я вслух это говорить! Точно же — не хотела! Подумала только, а оно — раз! — выскочило. Само по себе. В последний раз я настолько странно себя чувствовала ещё в детстве, когда училась стрелять из ручки без стержня бумажными шариками: умудрилась вместо того, чтобы дунуть, вдохнуть — и проглотила неудавшийся «снаряд». Потом думала — умру, бумажка же несъедобная, ядовитая почти что.

А бабушка молчала, что было ещё более странно. Где же привычные вопли, визги «У меня инфаркт!» и прочая театральщина? Она ж только так злиться и умеет!

— Чего молчим, бабулец? Вопи, вопи давай, ты ж это дело любишь!

Да ё-моё! Не говорила я этого, не хотела! Ну это всё! Отпихнув любимую бабулю, я кинулась в комнату, где первым, что бросилось в глаза, был включённый ноутбук со здоровой надписью во весь экран: «Ты совершаешь ошибку». Из — за спины — бубнёж:

— Чуть домой пришла — и за компьютер! Выкинуть бы эту железку…

Я б сама уже ноут выкинула — ну его лесом. Да только скажу это — наша драгоценная Светлана Николаевна всю жизнь будет думать, что победила, напугала, мол, дрянную внученьку! Нетушки, пусть не надеется даже.

— Я лучше бы тебя выкинула! Будет мне восемнадцать — покатишься в дом престарелых, если до того на кладбище не уедешь!

Вопль опять получился спонтанным и неожиданным для меня в том числе. Экран компьютера мигнул и погас, а бабушка позеленела, раскрыла рот…

И в этот момент — невероятно вовремя! — зазвонил телефон. Проскользнув мимо бабы Светы, я взяла трубку, откуда сквозь потрескивание донеслось знакомое:

— Guten Tag, Vic!

— Мам, — нет, вовсе у меня голос не дрожит, просто кажется, — давай по — русски, а? Если ты вообще русский ещё помнишь…

Последняя часть фразы, может, звучала грубовато, но каждая мысль почему-то, не удержавшись в голове, вываливается на язык. Бабушка покачала головой и медленно поползла на кухню.

— Вика? Я тебя не слышу! Ох, ужасная связь… У меня всё хорошо! Надеюсь, у вас тоже.

— Всё плохо, — а вот и не буду плакать, а вот и не буду. — Мы бы тут умерли, а ты даже не заметила.

Щебечет, заливается голосок в трубке:

— Ничего не слышно! Ладно, я потом ещё позвоню, а может, как-нибудь заеду… Столько дел, столько дел! Auf Wiederhören!

Под ноги попалась сумка. А вон и книжка заговоров от Маланьи торчит. Как старушка там говорила? Найди сильное желание и попробуй — вдруг исполнится… А какое желание-то? Денег?.. Или чтоб самой популярной стать — лучше Катеньки?

В трубке уже гудки. И вовсе я не плачу, просто так получилось, что теперь вместе с коленками трясутся руки:

— Вернись ко мне. Пожалуйста, мам, вернись…

Как показала практика, иногда ругаться с бабушками — полезная штука. В другое время жди ещё, пока спать завалится, а так — накачалась лекарствами, под завязку так, и дрыхнет. Ничего не стоит за дверь выскользнуть — и к соседу.

Ой, кто это в зеркале?! Я, что ли? Странная какая-то. И не в юбке же короткой дело, и не в отросших до середины спины волосах, лезущих в рот. Изменилось что-то ещё. Покосившись в сторону бабушкиной спальни, я включила свет — да, точно, не почудилось! Так уж получилось, что всю жизнь я жила недобрюнеткой — перешатенкой, с тем самым цветом волос, когда неясно толком-то ли чёрный, то ли коричневый. А тут — нате! Посветлели. Порыжели даже слегка, вон как блестят! Здорово. Оказывается, я тоже могу быть красавицей — самой настоящей!

Иллюзия развеялась, стоило привычно споткнуться о коврик у двери и потерять туфлю. Не, красивой рождаться надо, чтоб точно привыкнуть — все пялятся, все улыбаются, все на руках носят. Тогда и ходишь по — особенному, и говоришь по — другому. А я так. Пародия какая-то.

То и дело одёргивая юбку, — и как можно ходить в такой короткой тряпочке! — я вышла на площадку. Постучаться? Позвонить? А если соседи услышат? Настучат потом бабке, что дорогая внученька по ночам шастает — будет по шапке…