София Серебрянская - Чёрный нефрит [СИ]

Цзян Фэн Мянь прибыл в эту деревушку на закате. Как он ни торопился, зимние сумерки безжалостно наступали; одна за одной, запирались двери домов, и деревенские жители скрывались до утра. Лишь пара негаснущих огней у дверей чайной манила к себе надеждой, что главе ордена Юн Мэн Цзян не придётся надолго задерживаться. Деревня невелика — всего с десяток домов да одна центральная улица; здесь, если верить свидетельствам, оборвалась последняя ночная охота Цзан Сэ Саньжэнь и её супруга. Здесь он надеялся отыскать их дитя.

Маленькая чайная зазывала к себе теплом, ведь снаружи становилось всё холоднее. Цзян Фэн Мянь запахнул ворот одежд и шагнул навстречу заветным огням, гоня от себя мысль, что опоздал, что ни одно дитя не выжило бы в одиночку холодной осенью и тем более — в первый месяц зимы; что ребёнок, которому он хотел бы дать защиту и кров, уже давно разделил участь своих родителей, и кости его, обглоданные дочиста бродячими псами, гниют в придорожной яме.

Уже у порога он остановился, заметив движение чуть левее, у покосившейся изгороди. Причудливо ложащиеся тени укрывали этот закоулок от тёплого света чайной. Там, в полумраке, шевельнулось что-то, что сперва показалось крупной вороной; но вот существо приблизилось к свету и оказалось истощённым, тонкоруким ребёнком. Слишком короткая для его возраста одежда не могла укрыть от мороза. Рукав у плеча был разодран, а кожа хранила следы едва зажившего укуса. Малыш, даже не замечая наблюдателя, разрывал снег растрескавшимися от холода пальцами. Изредка прерываясь, он прижимал руки к лицу, согревал дыханием — и продолжал снова.

Слишком мал, чтобы понять, тот ли это, кто ему нужен; и всё же даже если нет — разве достойно бросить такого кроху? Ребёнок вздрогнул от хруста снега под его ногами, отшатнулся, как вспугнутая птица. Цзян Фэн Мянь, не собираясь пугать его, остановился:

— Что ты делаешь?

Малыш не ответил, лишь руки напряжённо подрагивали, словно он готовился заслониться от удара. Он смотрел диковато и настороженно; так смотрят те, кто не привык ждать от людей добра.

— Как тебя зовут?

Слишком напуган, чтобы говорить, и не привык доверять незнакомцам; Цзян Фэн Мянь, успокаивая, улыбнулся:

— Поверь, я не причиню тебе вреда; я всего лишь ищу здесь кое-кого. Может даже статься, что тебя. Но если и нет — я куплю тебе что-нибудь поесть и найду ночлег, чтобы ты мог согреться.

Лишь лёгкий огонёк надежды мелькнул в глазах ребёнка — и тут же погас, сменившись прежним недоверием. Не хочется даже думать, свидетелем чего нужно стать в его годы, чтобы дичиться и в любом незнакомце видеть лишь врага. Цзян Фэн Мянь не отводил взгляда, потому что казалось: отвернёшься — сбежит.

— Цзан Сэ Саньжэнь. Ты знаешь её?

Как оказалось, способа лучше никто придумать не мог; лицо малыша скривилось, и, как бы он ни силился удержаться, по щекам покатились слёзы. Упрямо шмыгнув носом, он вытер их рукавом.

— Вэй Юн.

Цзян Фэн Мянь не сразу понял, что голос этот — дрожащий, надломленный, в котором слышался хриплый рокот зарождающейся простуды — принадлежит его маленькому собеседнику. Осмелев, малыш поднялся с колен и повторил:

— Я — Вэй Юн. Она моя мама, но она ушла… не вернулась. И папа тоже.

Теперь, когда всё прояснилось, Цзян Фэн Мянь смог отметить в лице ребёнка некоторое сходство с матерью: то же изящество черт, те же упрямые серые глаза. Да, припозднился, но не опоздал совсем; раны, зримые или нет, нанесённые малышу, ещё можно исцелить.

— Значит, я не ошибся. Вэй Юн, твои родители были моими близкими друзьями; когда до меня дошли вести об их смерти, я сразу же отправился в путь. Я — Цзян Фэн Мянь, глава ордена Юн Мэн Цзян, и прибыл сюда лишь затем, чтобы забрать тебя.

Ни имя, ни титул ребёнку ни о чём не говорили: лишь далёкие пустые слова, которые он разве что краем уха слышал от родителей и теперь мучительно пытался вспомнить.

— Ты достаточно взрослый, чтобы принимать решения; а я — не тот, кто способен увезти дитя против его воли. Поэтому скажи: ты пойдёшь со мной?

Надвигающаяся ночь холодила протянутую руку, и с небес медленно опускались хлопья снега. Что видит перед собой это бедное дитя? Богато одетого господина, сулящего безбедную жизнь — и всё ещё незнакомца, вряд ли достойного безоговорочного доверия. Вэй Юн робко дотронулся до его ладони и тут же отдёрнул руку, как от огня. Цзян Фэн Мянь ждал.

Целую вечность длилась эта странная игра, и неизвестно, сколько бы она ещё продолжалась, если бы не холод. Очевидно, рассудив, что замёрзнуть насмерть — всяко худшая участь, ребёнок крепко ухватил его за руку. Цзян Фэн Мянь незаметно облегчённо вздохнул и улыбнулся.

Вот он, растрёпанный уличный воронёнок, которому больше не придётся мёрзнуть и голодать.

— Пойдём. Тебе нужно поесть и согреться, а то простудишься.

Хозяин чайной, расплывшийся было в самой сладкой из притворных улыбок при виде Цзян Фэн Мяня, не смог скрыть раздражённого недоумения, заметив ребёнка, спрятавшегося за его спиной. Уж не этот ли немолодой мужчина — причина его многочисленных синяков? Редко главе ордена Юн Мэн Цзян доводилось злиться, но сейчас его речь принесла в тепло зимний мороз:

— Я заплачу. Принесите ему что-нибудь поесть, желательно горячее.

Вэй Юн, поначалу с опаской смотревший на предложенную миску супа, быстро забыл о стеснении. Цзян Фэн Мянь наблюдал, как он давится, отфыркивается, точно едва оторванный от матери щенок, прикрывает еду рукой и то и дело затравленно оглядывается: вдруг кто-то захочет отобрать? Когда миска опустела, малыш удивлённо потыкал пальцем собственный живот, как будто успел совершенно позабыть чувство сытости. Всё это время хозяин наблюдал со стороны; так же косились на маленького гостя другие посетители. Им всем, очевидно, было знакомо это дитя, и они никак не могли взять в толк: какое проезжему богачу дело до одинокого сироты? Твёрдо решив укрыть, спрятать ребёнка от этих взглядов, Цзян Фэн Мянь обратился к хозяину:

— Найдётся ли у кого-нибудь комната, где можно переночевать?

— У нас с женой и найдётся, — при виде денег тот стремительно подобрел и позабыл вовсе о прежних опасениях. — Позвольте сопроводить вас, господин, вас и… ээ…

Едва гася внутри непомерную злость на равнодушие этих людей к чужой беде, Цзян Фэн Мянь поровнялся с хозяином:

— Вэй Юн. Его зовут Вэй Юн.

Здесь, за закрытой дверью, Вэй Юн облегчённо вздохнул:

— Мне они не нравятся. Похожи на собак, которые сейчас укусят.

Цзян Фэн Мянь невольно усмехнулся: одно дело — собственные дети, с малых лет приученные матерью к «достойному» поведению. И совсем другое — мальчик, для которого не существовало понятия этикета. Он больше не боялся — а значит, мог в своих глазах говорить абсолютно всё, что взбредёт в голову.