Маргарита Дорогожицкая - Тени забытой шестой

— Когда-то это уже было… — его хриплый голос проникал в душу. — Помнишь?

— Я девственница! — из последних сил выкрикнула я.

— Тогда почему ты пялишься на меня с такой жадностью? Разве не должна смутиться и упасть в обморок при виде голого мужчины?

— Я… я… — я честно попыталась лишиться чувств, но мысль о том, что тогда насилие произойдет без моего непосредственного участия, не давала сосредоточиться. — Я буду сопротивляться!

И выставила вперед вилку. Рука почему-то позорно дрожала. Вид обнаженного и возбужденного безумца пугал до дрожи, но еще больше искушал сладостью порока. Хотелось испробовать свой страх на вкус, как и его желание.

— Хриз, ты так меня хотела, что сопротивлялся обычно я… Не нарушай эту традицию.

С этими словами он скользнул на кровать и дотронулся до моей лодыжки. Я торопливо спрятала ногу под одеяло, но его прикосновение как будто обожгло кожу.

— Не было ничего! — упрямо повторила я и замахнулась вилкой.

Он без труда ее отобрал и поцеловал мое запястье. В груди как будто что-то взорвалось. Жадная пустота, которая грозила затянуть меня, если сейчас же, немедленно, не будет заполнена. Я ощущала его желание так остро, как будто оно было моим. Оно глушило мысли, проникало сквозь все барьеры разума, подчиняло волю. Тиффано медленно стащил одеяло и поцеловал мое колено. Мышцы низа живота стянуло сильным спазмом, так что я охнула и непроизвольно плотнее сжала колени. Его рука двигалась все выше по моему бедру, задирая сорочку.

— Посмотри мне в глаза, Хриз… — приказал он.

Я зачарованно подчинилась. Они были темными и бездонными, безумными и голодными.

Может, ну ее к демону, эту девственность?.. Он придвинулся еще ближе и провел пальцем по моим губам таким собственническим жестом, что у меня закружилась голова. Отчаянное желание впиться в его губы, такие чувственные, что хотелось их укусить, завладело мною целиком.

— Поцелуй меня… сама. Ты же хочешь…

Откуда он знает?!? Это колдовское наваждение!.. Но я действительно хотела… Или не я?

— Нет!..

Он поддел пальцем бретельку сорочки, приспуская ее, а потом поцеловал в обнаженное плечо. Я попыталась его оттолкнуть, но едва дотронувшись, замерла. Впилась ногтями ему в кожу. Прочертила злые царапины. Мне понравилось. Повторила.

— Ты всегда царапалась в постели… — поморщился он и поцеловал мой сосок.

От этой ласки у меня потемнело в глазах.

— Поцелуешь?

Я зажмурилась и помотала головой, однако зарылась пальцами в его темные длинные волосы и сжала их в кулаке, не желая отпускать.

— Ладно, сам поцелую… — смилостивился он.

Я оказалась на спине. Его хриплое дыхание стало моим, язык безжалостно вторгался в мой рот, пробуя меня на вкус, жесткие мужские губы обжигали. И темный омут памяти подступал все выше и выше, как будто на его поверхности возникали смутно знакомые тени прошлого. Казалось, еще чуть-чуть, еще один судорожный выдох мне в губы, и я вспомню! Вспомню, кто я такая!.. И тут он отстранился.

— Нет! — взмолилась я. — Не останавливайся!

Он тоже задыхался. С его прокушенной губы стекала такая восхитительная струйка крови, что я потянулась слизнуть ее, но…

— Скажи мне… пообещай… — остановил он меня, глядя в глаза. — Пообещай любить меня…

Я отчаянно замотала головой и повалила его на себя. Я вспомню! Вспомню все, а остальное неважно! Но обещать ничего не буду!..

Его ласки мучительны, они доводят до умопомрачения. Я плавлюсь и сгораю под его сильными пальцами, нежными поцелуями, жадным взглядом. Он смотрит мне в глаза, когда целует. Я осознаю, что он не первый. Не лучший. Что когда-то я знала других, более искусных. Но он единственный… Единственный, чье желание, чья страсть, чьи прикосновения ощущаются так полно, что лучше умереть, чем отпустить его…

Давление бархатной головки усиливается, но он все еще не вошел, а я уже не могу. Изгибаюсь под ним, меня бьет судорога. Он продолжает ласкать, и это уже становится изощренной пыткой, потому что меня накрывает с головой. Темный омут памяти превращается в кипящую лаву и засасывает. Я не помню, но тело все помнит. Я жажду проникновения, а он все мешкает, чего-то ждет…

— Скажи… — шепчет он мне в губы. — Скажи… что любишь…

— Люблю!.. — вырывается стон.

Я скажу все, что угодно, лишь бы заполучить его. Я ненавижу его так полно в это мгновение, что убила бы, и при этом ощущаю своего мучителя не менее полно, до последней капельки пота на его коже.

— Обещай… — он растягивает упругую преграду во мне до упора легкими толчками, от которых пронизывает все тело. — Обещай, что будешь любить… Обещай!..

Последнее слово больше похоже на звериный рык, а я так хочу, чтоб меня растерзали… Но обещать?.. Нельзя ничего обещать…

— Или уйду! — встряхивает он меня, приподнимая над кроватью, словно куклу.

Я вцепляюсь в него руками, обвиваю ногами, закусываю ему плечо. Я не хочу ничего обещать. И он замирает. Я тщетно пытаюсь насадить себя на дрожащую возбуждением плоть. Он сжимает меня слишком крепко, лишая последних сил и свободы движений.

— Хриз, просто пообещай… Пожалуйста…

— Обещаю… — всхлипываю я, мечтая его убить, — обещаю любить!

И мысленно добавляю, что залюблю до смерти.

Резкий, сильный толчок внутрь, и он наконец вторгается в мое девственное лоно на всю мощь.

Боль ослепляет короткой вспышкой, чтобы тут же смениться безумием наслаждения. Сознание исчезает, мир вокруг перестает существовать, остается только чистое блаженство от обладания бесконечностью. Я ощущаю его, наполняюсь им так, как никогда и никому не удавалось: всем телом и душой. И только разум воет где-то на задворках сознания, отчаянно протестуя, потому что я умираю. И тут же возрождаюсь. Вспоминаю, чтобы сразу же забыть, потому что невозможно вместить все. Надо выбирать. Я царапаюсь и сопротивляюсь, но все равно принимаю его, требую и наслаждаюсь каждым обжигающим прикосновением. А он отбирает все больше… Просит, чтобы я любила… И я кричу это ненавистное лживое признание, по каплям отдавая безумному колдуну свою душу… Какая разница, если потом я убью его и все верну…

Он ушел, но перед уходом обернулся и посмотрел на меня.

— Ты правда больше не боишься воды? — спросил он странным тоном.

Я лежала сытая и усталая, пустая и одновременно наполненная под завязку, так что казалось — лопну, если пошевельнусь. Удивительно, что только сейчас я заметила белесый шрам на его груди, в виде четырехлистого цветка. Или это соль выступила? Хм…

— Нет, не боюсь, — ухмыльнулась я и добавила, — Цветочек? Как мило…

Кысей почему-то вздрогнул, но ничего не ответил. Просто ушел. А я валялась на кровати, не в силах собрать себя, и вяло размышляла. Он был колдуном, в этом уже не осталось сомнений. Кысей что-то сделал со мной, провел какой-то ритуал с моим телом и душой. Девственницей я точно не была, уж слишком много всего помнило тело. А вот душа, наоборот, все забыла. Верну ли я себе память, если убью Тиффано?