Маргарита Дорогожицкая - Тени забытой шестой

— Она у меня все расскажет. Оставьте нас одних.

От его голоса на меня липкой ледяной волной накатил животный страх. Я начала задыхаться.

— Нет! — вырвалось у меня. — Я не хочу! Не хочу!.. Не надо!..

Федосей оглянулся на меня и с сомнением покачал головой, а потом обратился к Гогенфельзену.

— Фрон полковник, разрешите остаться, а? Опыт, так сказать, перенять…

— Я работаю один! — резко отозвался душевед и шагнул ко мне. — Убирайтесь!

Жуткая догадка пронзила меня. Это же он забрал мою память! А теперь отнимал мое дыхание, забирал мои карты, ломал мою игру… разрушал мне жизнь! Могильный холод ворвался внутрь, взметнув и смахнув карты со стола, а затем воды черного озера сомкнулись надо мной. Я потеряла сознание.

Грезя о стольких вещах сразу, обдумывая разные возможности, воображая будущие события, планируя игру от начала и до победного конца, я держала в памяти слишком многое. И теперь все смешалось и казалось мне сном, пришедшим на излете ночи, туманным и расплывчатым. Я перестала доверять памяти, потерялась в ее лабиринтах и лежала, слепо глядя в потолок крепостного лазарета. Демон исчез, оставив меня беззащитной перед душеведом. Рубашка на мне была бесстыдно задрана, от вонючей мази слезились глаза. Заметив, что я очнулась, Тиффано прекратил ее втирать и нажал ладонью мне на грудь.

— Слава Единому, что она пришла в себя! — срывающимся от гнева голосом сказал он в сторону. — Как вы вообще посмели пытать женщину?!? Светлую вояжну?

— Что приказано, то и сделано, — равнодушно ответил Федосей, наблюдая из угла за действиями душеведа.

Я разглядывала красивое лицо Тиффано, пошедшее красными пятнами от гнева, и чувствовала, что слепну. Так бывает, когда очень долго смотришь на пламя или солнце. Все расплывается красными пятнами и темнеет… Но я упрямо продолжала смотреть, мне казалось, еще немного — и я вспомню, кто он такой.

— Оставьте меня с пациенткой наедине!

— Не велено. Да и хочу поглядеть, как вы у нее в голове копаться будете… Когда еще такое доведется увидеть.

— Тогда будете сами докладывать полковнику об отсутствии результата!

Федосей пожал плечами.

— Что поделать…

— А потом и генералу, почему вообще пустили постороннего к пленнице!

Тут палач слегка струхнул, но продолжал стоять на своем.

— Так мое дело маленькое! Не я ж пускал. Что велено, то и…

— Впрочем… Бог с вами, оставайтесь, — разрешил Тиффано. — Хотите рисковать собственным душевным здоровьем, воля ваша. Я ответственности за последствия не несу. Но если заметите за собой странное поведение после сеанса душетерапии, немедленно обращайтесь к душеведу. Надеюсь, успеете.

Федосей побледнел, как мел, и переспросил:

— Какое еще странное поведение?

Тиффано еще сильнее надавил мне на грудь, как будто опасался, что я захочу вскочить и убежать, и ответил:

— Усталость, плаксивость, необъяснимая тревога, доселе не возникавшие пристрастия, бессонница…

— Какие еще пристрастия?!? Ничего такого за мной не водится!

И с этими словами палач попятился к двери и скрылся за ней. Кажется, зря я настращала Федосея… Тиффано повернулся ко мне.

— Какого демона ты творишь, Хриз?

— Почему вы мне тыкаете? — холодно спросила я и попыталась оттолкнуть его руку с груди. — Уберите от меня руки!

— Ах, теперь мы решили изображать гордую вояжну! — непонятно почему взбеленился душевед. — Надрать бы тебе задницу, да жаль убогую! Живо говори, где спрятала часовщика, тогда смогу вытащить тебя отсюда!

Я отвернула голову в сторону и зажмурилась. Меня мутило, а в груди нарастало жжение.

— Не нуждаюсь в вашей помощи. Убирайтесь, — процедила я.

Он тихо выругался, помолчал немного и спросил как-то беспомощно:

— Что же эти нелюди с тобой сделали?.. Больно, да?

А потом склонился ко мне еще ниже и… поцеловал в губы, словно огнем окатил. Я отчаянно забилась, отталкивая его.

— Тише, Хриз, тише… — шептал он, прижимая к себе и лживо утешая, — успокойся. Я что-нибудь придумаю, обещаю. Я не оставлю тебя, слышишь?.. Не бойся…

В груди бушевал пожар, я опять начала задыхаться. А душевед так ладони и не отнял, продолжая испепелять меня огнем.

— Больно!.. — простонала я, не выдержав. — Пусти, сволочь!.. Убери руку!..

На глаза навернулись слезы, в исступлении зашлось сердце. Я подавилась криком, впившись зубами в плечо Тиффано, и забилась в его объятиях, царапаясь.

— Потерпи, я смогу… слышишь? Моя бесконечность защитит тебя… Я смогу тебя вылечить… и спасти… Да не кусайся…

И тут распахнулась дверь.

— Что здесь происходит?

Я из последних сил оттолкнула от себя душеведа и свалилась с кровати, катаясь по полу и бессильно расцарапывая обожженную грудь. Откуда у меня на груди взялась храмовая татуировка бесконечности?!? Почему, демон раздери, я этого не помню?!?

Тяжелая поступь шагов женщины отдавалась в висках. Императрица Вера-Магдалена прошла в комнату, несмотря на предупреждение, что это может быть опасно, и бесстрастно разглядывала меня. За ее спиной в почтительном ожидании застыла свита. Генерал был бледен и зол, полковник Гогенфельзен и вовсе стоял, привалившись спиной к стене, ни жив ни мертв. А вот душевед появлению императрицы почему-то обрадовался. Одетая в мужской дорожный костюм табачного цвета, однако богато расшитый камнями и золотом, Ее Величество носила печать властности на лице, как иные носят шляпку, оттеняя ее то презрением, то редкой благосклонностью. Но сейчас на ее полном лице живыми оставались только голубые глаза, потемневшие от горя до темно-синего цвета.

Я села, подтянув колени, и попыталась подняться на ноги, чтобы быть с императрицей вровень. Не так я планировала с ней встретиться!

— Это та, кто лишил жизни моего сына? — спросила она тихо.

— Да, Ваше Величество, — почтительно ответил ей генерал и выступил вперед.

— Нет, это не так! — неожиданно возразил осмелевший душевед.

Генерала перекосило от гнева, а полковник схватился за сердце и тяжело задышал. Императрица медленно повернулась к Тиффано, вопросительно выгнув темную густую бровь.

— Простите меня, Ваше Величество, что был вынужден вмешаться. Позвольте представиться. Профессор Кысей Тиффано. Душевед, — он поклонился и кивнул на меня. — А это светлая вояжна Хризокола Ланстикун. Она душевнобольная еретичка, однако не убийца. И у меня есть тому доказательства.

Я попыталась возразить, но с ужасом обнаружила, что не могу даже рта открыть, как и встать на ноги. Боль в груди усилилась.

— Арестовать его! — взвизгнул генерал. — Как он здесь вообще оказался? Гогенфельзен! Твоих рук дело?!?

Императрица жестом остановила Вальцкерта и спросила душеведа:

— Доказательства? Я вас слушаю.