Борис Конофальский - Раубриттер

— Сегодня ставьте лагерь, а завтра займитесь делом, — сказал Волков, пробуя вино из кубка.

— Заняться стрельбой? — робко поинтересовался Вильгельм.

— Дурень, — сказал Роха. — Стрельба — это само собой.

— Завтра выделите кашеваров, а после завтрака сразу отправляйте людей копать глину и рубить орешник, — произнес кавалер.

— Будем строит бараки? — догадался Игнасио Роха.

— Да, потом закажем дерева и построим людям жилье. С печками, тюфяками и нарами, зима уже не за горами.

Начали обсуждать это, а тут и Брюнхвальд пожаловал, Волков и его пригласил за стол. Рад ему был. И стали военные люди говорить о делах. Потом пришел отец Семион, тоже сел за стол. И Рене пришел, и Еган, и брат Ипполит. И его, и Сыча — всех Волков звал за стол, всем находилось место и кусок хлеба с вином. Уже вечером, когда совсем стемнело, когда люди за столом были сыты, разгорячены вином и пивом, пришел и последний из его людей — приехал с охоты Бертье. Он вонял лошадьми и кровью и хвастался, что убил за день двух волчиц. Ему наливали полные стаканы и поздравляли. Потом пришла и жена Брюнхвальда, все еще не дурна собой, хоть и заметно располнела.

И тут кавалер вдруг заметил, что все эти люди выглядят счастливыми. И Брюнхвальд, который уже закончил строить сыроварню для жены, и теперь сидел, держал ее руку в своей руке, и Рене, все улучшавший свой дом и говоривший о стеклах и рамах, и Бертье, пропадавший целыми днями на охоте. Да и все остальные. Даже приехавший с Волковым отец Семион, и тот уже готовился завтра ехать в Мален для утверждения на приход. Все они жили своей жизнью и были этой жизнью, кажется, довольны.

Никто не спросил у него, зачем он привел столько людей с собой.

Никто не хотел знать, что он замышляет. Нет. Все они ели и пили, болтали и смеялись. А он собрал их для того, чтобы сказать им, что скоро будет у них дело. И не какие-то сыроварни, стекла в окна и охоты с собаками, а настоящее дело, которым они занимались всю свою сознательную жизнь, и просит об этом деле сам архиепископ Ланна. Нет, ничего такого говорить ему теперь не хотелось.

В кавалера и в самого стала проникать эта теплота благодушия и мира, что исходила от всех этих людей. Особенно, когда он видел свою красавицу рядом с собой. Она стояла или сидела рядом, и обида за бросовый лен, что ему жаловал герцог, была уже не так остра. Она смеялась, прикрывая рот, чтобы не показывать отсутствие зуба, и желание пограбить, награбить денег утихало. И дорогущий замок, что прибавлял любому человеку небывало высокий статус, вроде как, не так уже и нужен, когда эта женщина невзначай касается его. Живут же другие без замков. Все его боевое настроение таяло. Он, конечно, еще спросил у Брюнхвальда:

— Карл, а как ваши люди, коли надобность будет, возьмутся за железо?

— За вас или для вас — непременно, — коротко ответил Брюнхвальд и снова продолжил свой глупый рассказ о том, как его жена прекрасно делает сыр.

— Рене, а как ваши люди? — спросил Волков.

— Очень плохо, — отвечал, чуть подумав, ротмистр, — рожь у них не взялась. Живут на молоке да кабанах, что бьет им Бертье. Вас благодарят за горох и просо, просят еще им купить. В общем, живут в безденежье.

— Обязательно куплю, — обещал Волков. — И проса, и бобов, и гороха, и муки. Так они готовы в случае надобности взяться за дело?

— Так, а что же им еще делать, не всем нравится глину копать да кирпичи с черепицей жечь.

— Не далее, как два дня тому назад, люди спрашивали меня, нет ли где поблизости какой войны, — вставил Бертье. — Думаю, что они бы не отказались от пары монет.

— Но разбегаться не думают, — добавил Рене.

— Нет, разбегаться не думают, — согласился его товарищ. — Просто деньги им нужны, а так им тут очень нравится.

Волков замолчал и больше не разговаривал за вечер, пил вино, но был трезв, слушал шутки и почти не смеялся. Он вдруг подумал, что просьба епископа не так уж и важна. Может быть, не так уж и важна! Может, ему лучше остаться тут, в этой убогой земле, в этом бедном доме, с этой красивой женщиной, которая когда-то была блудной девкой. Наплевать на архиепископа, на грабежи и деньги, на желание иметь замок. Авось, мужики и Еган его прокормят.

Он вдруг растерялся. Может, ему и вправду остаться тут жить, жить тихонько. Ведь, что не говори, жить тут можно, и люди все эти, что сидят за его столом, не так и плохи. Роха выглядел приличным человеком, говорил с женщинами вежливо и даже галантно, хотя пил за двоих.

Что ему было делать? Отправить Хилли и Вилли в Ланн вместе со всеми набранными людьми? На эти вопросы кавалер ответов не имел.

Он вышел всех проводить до ворот, все разошлись, в темноте с фонарем стоял только Сыч и Роха.

— Вижу, что ты им ничего еще не говорил, — произнес Игнасио.

— О чем? — спросил у него Волков.

— О деле, что ты задумал.

Роха, хоть и выпил много, а говорил как трезвый.

— О деле? О каком еще деле? — кавалер начинал немного раздражаться. Ему не нравилось, что Роха спрашивает о том, о чем он сам еще не принял решения.

— Для которого ты нас сюда привел, — говорил Скарафаджо, — я ж слышал, как ты спрашивал ротмистров о готовности их людей. Не просто так ты спрашивал.

— Я просто спросил, — сказал Волков.

— Ты никого и ничего не делал просто, — усмехнулся Роха. — Дури вон этих простаков ротмистров, а я-то тебя десять лет уже знаю. Еще с южных компаний.

Все это он говорил еще и при Сыче, который слышал весь их разговор.

— Прикусил бы ты язык, Скарафаджо, — зло сказал кавалер. — Болтаешь, как баба.

— Я нем, как могила. Только хотел бы знать, что мне делать?

— Я тебе все сказал, завтра займись постройкой бараков.

— Как прикажешь, Яро, как прикажешь.

— Господин мой, — в свете дверного проема стояла Брунхильда. — Господин мой, идите уже домой.

— Чего тебе неймется, Яро? Чего ты все ищешь, ведь у тебя все есть для счастья. И холопы, и баба, и деньги. А ты опять что-то затеваешь. Я бы на твоем месте…

— На моем месте?.. Займись бараками, дурак, — зло сказал Волков, повернулся и пошел на свет открытой двери.

Он поздно лег, да еще и долго любил Брунхильду, все никак не мог насладиться ею. А она сама еще вставала из кровати и голой ходила за водой, да все при свечах, как тут остановиться? В общем, встал он, когда пришел Еган, сел у очага и стал говорить с Брунхильдой, которая встала еще с петухами. Встал, когда услышал, как Еган жалуется:

— Корову задрали волки. За нее деньги плачены, мужик плачет, без молока детей волк оставил.

— Дай поспать господину, — шипит на него красавица. — Чего уж теперь плакать, чего господина будить, корову-то волк не вернет.

— У кого волк задрал корову? — встал с постели Волков.

— Ну, разбудил, дурень, — злилась Брунхильда.