Борис Конофальский - Раубриттер

— Господин, у мужика вашего, Михеля, — сразу стал объяснять ситуацию Еган, — вчера заблудилась корова, убежала от пастуха, сегодня мужики пошли искать — нашили в овраге погрызенную.

— За Бертье посылал? — морщился Волков, он пришел и сел за стол босой, только в нижней одежде.

— Нет, сначала вам решил доложить.

— Вот и дурень, шел бы к Бертье, чего господина всякой ерундой беспокоить, — бурчит Брунхильда, ставя на стол перед кавалером таз с теплой водой.

— Скажи Максимилиану, что бы к Бертье ехал, — говорит Волков. — Пусть тот сюда приедет, нужно это дело с волками закончить.

Еган ушел, а Брунхильда подошла к кавалеру сзади, обняла своими сильными руками, зашептала в ухо:

— Чуть не убили вы меня вчера, едва жива осталась. Так меня трясли, что у меня дух перехватывало. Думала, задохнусь.

Она поцеловала его в щеку, а он поцеловал ей руку. Пока мылся и завтракал, приехал Бертье, позвал двух своих людей из солдат, что были всегда с ним на охотах, стали готовить собак. Лай стоял на весь двор, собаки волновались, чуяли дело. Как кавалер закончил, так и поехали.

— Господи, хоть отдохнули бы, — говорила Брунхильда, стоя на пороге.

Но он ее только улыбался в ответ, даже не прикоснулся. На людях не нужно этого.

Волков, Бертье, Максимилиан и Еган верхом, псари пешие, Бертье и Максимилиан с арбалетами.

Ехали недолго, за Эшбахтом, на запад и вверх, потянулся длинный овраг, так вдоль него и поехали. И получаса не прошло, как Еган указал рукой на густые заросли барбариса под холмом:

— Кажись, там.

Так и было, там два мужика рубили топором то, что волки не догрызли, складывали мясо в мешки. Бертье с псарями сразу взялись за дело, псари с собаками полезли в кусты да в овраги, Бертье заехал на ближайший холм осмотреться. Мужики, завидев господина, бросили свое дело, кланялись.

— Чья? — коротко спросил кавалер.

— Моя, господин, — сказал тот, что был постарше.

— Я тебе корову дал, чтобы ты молоком детей своих подкормил, а ты прозевал ее. Угробил.

— Господин, — мужик перепугался, даже протянул руку к Егану. — Никак не я, вот и управляющий соврать не даст, я вчерась весь день канаву на болоте копал. Барщину тянул.

— Да не он это, — сказал Еган, — это пастух-олух корову потерял.

— Ты мне… — Волков обратился к мужику, пальцем на него указывая, — вырезку мне домой принеси, если волки ее не сгрызли.

— Не сгрызли, господин, вымя да требуху поели, мясо не трогали, — говорил мужик, кивая, — принесу вам, принесу.

— Еган.

— Да, господин.

— Коли мужик не виновен, дай ему денег, пусть новую корову себе купит.

— Ох, спасибо, господин, ох, спасибо, — оба мужика стали кланяться.

— В долг ему дай, — произнес кавалер с ухмылкой, — то, что им на дармовщину дается, они не берегут.

— Господин, так разве то мы? — сразу скисли мужики.

Он не слушал их, он говорил Егану:

— Сычу скажи, пусть пастуху плетей даст.

— Я и сам ему всыплю с удовольствием, — обещал Еган. — Не спущу дураку ущерба.

— Только не злобствуй, десяти плетей хватит.

— Ну, не злобствовать, так не злобствовать, хотя я бы больше ему дал. Уж больно не расторопны они тут, больно ленивы, спустя рукава все делают, без боязни.

— Не злобствуй, говорю, чтобы не свалился он потом в горячке.

— Как пожелаете.

— Кавалер, — крикнул один из псарей, тот, что залез в самую гущу кустов, — собачки, кажись, след берут.

— Так берут или тебе кажется? — в ответ кричал ему Бертье.

— Берут, берут, — отвечал псарь.

— Ну, пускай.

— Пускаю.

Собаки пошли резво, с задорным лаем, так, что псари едва за ними поспевали, да и Волков, Бертье и Максимилиан тоже, хотя были верхом. Собаки кидались и в овраги, и в кусты, а люди должны были обходить и объезжать препятствия.

От такой езды, то в овраг, то из него, когда все время нужно вставать в стременах, у кавалера вскоре заныла нога. Но что делать, просить собак бежать помедленнее? Или просить псарей придерживать. Нет, позориться перед более молодым Бертье и совсем юным Максимилианом он не желал, злился и на псарей, и на дурных собак, но терпел и ехал.

А собаки след держали крепко, кое-где они петляли, конечно, но не оттого, что теряли след, а от того, что волки бродили кругами. И вели их собаки на запад, шли южнее большого поля, которое кавалер отдал под пашни солдатам Бертье и Рене, отчего теперь это поле все называли солдатским. Они проехали все белые мазанки, в которых селились солдаты, и ехали все дальше на запад.

Тут пошли совсем крутые холмы и овраги им под стать, в такой заедешь — так не выедешь потом. Еще тяжелее стало Волкову. Уже второй час такой езды пошел, он был чернее тучи. Он был уже готов остановиться, до границ его владений оставалось всего ничего, как вдруг собаки престали лаять. Волков остановил коня и дух перевел, обрадовался, что, наконец, нагнали волков, а Бертье и говорит расстроенно:

— Неужто потеряли.

— След? — спрашивает кавалер.

— След, след, — говорит Бертье и кричит: — Клаус, Фольф, что там?

— Потеряли, — вместе отвечают ему псари.

Собаки кидаются все из стороны в сторону, нюхают, нюхают, убежали в кусты, вернулись тут же, одна из собак так просто взяла и легла. Мол, все, надоело. Нет следа. И остальные стали присаживаться. Сидят, языки высунули, дышат. Сразу тихо стало без их лая. А Волков молчал и думал, кого бы ему убить. Почти два часа пытки закончились вот так вот! Чертовы собаки, лучше бы вообще не брали следа.

А Максимилиан тем временем заехал на самый близкий холм и, оглядевшись с него, крикнул:

— Кавалер, тут тропинка на север ведет.

Волкову страшно не хотелось ему отвечать, ему хотелось раздавить чье-нибудь горло, но не отвечать было бы невежливо:

— Эта тропинка ведет к дому монаха, здешнего отшельника, святого человека.

— Кавалер, а можно мне к нему съездить? — кричал Максимилиан с горы. — Все равно пока никуда не едем.

— Верно, — вдруг поддержал юношу Гаэтан Бертье. — Если он тут живет, может, знает, где у этих зверей тут лежбища. Давайте съездим, кавалер.

Волков ему не ответил, развернул коня на север, дал шпоры и поехал к дому монаха. Бертье тоже повернул коня. Псари и собаки пошли за ними. Это был никак не дом, так, лачуга из орешника, обмазанного глиной. Окон нет, только глиняная труба дымохода.

— Теплая еще, — сказал один из псарей, потрогав трубу, что выходила из стены.

— На солнце нагрелась, — ответил ему другой.

Максимилиан спрыгнул с лошади подошел к двери.

— Замок. Нет его дома.

Волков и так это понял, он сразу приметил крепкий, но ржавый замок на дверях. Нужно было уезжать, нога продолжала болеть.

Собаки, почуяв отдых, развалились на земле. А Максимилиан пошел вокруг дома. Волков ждал и уже думал, что выскажет юноше что-нибудь с раздражением, но тот вышел с другой стороны дома и сказал: