Борис Конофальский - Раубриттер

Он проснулся от настойчивого, но негромкого стука в дверь.

Странно то было. Время ужина еще не наступило. Он встал, меч по привычке взял и, не обуваясь, прошел к двери и отпер засов.

О чем мечтал он, когда ехал сюда, и о чем позабыл, когда с графом поговорил. Пред ним стояла она, да не стояла, а сразу вошла, заперла дверь и кинулась ему на шею. Сильная, горячая, запах от нее дурманящий. В губы его целует сразу. Брунхильда! Графиня!

Отстранилась от него, наконец, смотрит, улыбается — а сама красива, что глаз не оторвать.

— Что же вы меня бросили? — говорит она с укором. — Забыли меня уже, с молодой женой? — и по щеке его рукой гладит.

— Да разве тебя забудешь? — говорит он совсем не весело.

Она стала смеяться.

— Что смешного? — спрашивает он и хмурится.

— Вижу, что грустите по мне, по голосу вашему слышу. — Говорит графиня и идет от двери к кровати. — Вот и радостно мне.

Она подошла, и повалилась на его кровать, как раньше это делала.

А он так и остался стоять и просто глядеть на нее.

— Что смотрите на меня? — спросила Брунхильда и согнула ногу в колене, юбки задрались так, что подвязку под коленом видно ему стало.

Вид красивой ее ноги в черном шелковом чулке порадовал бы его раньше, но теперь… Теперь она дама замужняя. Ему видеть ее ноги не пристало. Но, видно, ее это замужество волновало мало.

— Ну, — говорит она с удивлением, — что ждете? Ко мне идите.

— Ни к чему это, — спокойно отвечает он.

— Что? — она садится на кровати. Удивлена безмерно. И даже кажется обиженной. — Не желаете меня?

— Желаю, только я желаю девицу Брунхильду, а ты теперь графиня фон Мален.

— Ах, позабыла я, — язвительно говорит красавица, — вы же рыцарь божий, человек благородный.

— Именно так.

— Конечно, — чуть раздражено сказала красавица, — легко вам быть благородным, не то, что мне, бабе распутной.

— А тебе что тяжелого?

— А ничего, легко все, живу, радуюсь, да только ненавидят меня все тут. Все, и сынок его, граф молодой самый первый ненавистник, да и все остальные родственнички тоже, что б они передохли. Сидят за столом, так они все смотрят, как я ем, как пью, ухмыляются. Шушукаются. Лакеи и те мне презрение свое выказывают, даже служанка моя и та подлая, зубоскалила, пришлось по морде ей надавать. Теперь присмирела. Если бы не граф, так уже убили бы меня.

— Терпи, — сказал кавалер, а сам глаз оторвать от длинной ноги красавицы не смел, особенно ему то место нравилось, где чулок кончался. — Не все дается легко, тем более поместья.

— А может, вы боитесь, что граф хватится меня? Так не волнуйтесь, он, конечно, меня на шаг от себя не отпускает, смешно сказать, даже в нужник за мной, иной раз ходит, стоит и ждет у дверей, как дите малое мамку, но сейчас он лежит в болезни, опять слег от избытка крови. Доктор ему опять руку резал, он так до ужина пролежит, точно не встанет. Идите ко мне, тосковала я по вам, — она протянула руку, поманила его, — ждала вас, молила Бога, чтобы вы приехали. И вы как раз во время приехали.

— Нет, не хочу в доме графа брать то, что принадлежит ему.

— Не от желания своего бабьего прошу, а по делу, — сказала она вдруг серьезно.

— Что ж это за дело? — заинтересовался Волков.

— Дело такое: «Сказано во Вдовьем Цензе, что имение мне полагаться будет, если я принесу младенца мужского рода». — Заговорила графиня, и в голосе ее уже не было ни игривости, ни ласки особой, а было лишь дело и серьезность. Взгляд стал строг. — А муж мой слаб. В делах любовных от него проку не много. Он все больше слюнявит меня, и лапает. Елозит по мне, елозит, — она даже скривилась, — а как до дела, так семени от него мало совсем. С таким семенем мне беременной не стать. Плохое семя, да и случается оно у него редко.

Говорила она это все с неприязнью, на лице отвращение. Видно, что нелегко давалось ей замужество.

Волков не выдержал, подошел, сел рядом, взял за руку, поцеловал:

— Что, нелегко тебе быть графской женой?

— Ох, нелегко, — говорит она и целует его в ответ, — иногда он мне грудь сжимает, шею мне облизывает, а я глаза закрою, чтобы не видеть его, а уши то, чтобы не слышать сопение не прикрыть. И нос не заткнуть, чтобы запаха стариковского не нюхать. Так и лежу. Дышу через раз. Иногда думаю: «В петлю не лучше ли будет».

— Рехнулась что ли? — зло говорит Волков. — Терпи, стар он, видишь, хвор уже.

— Терплю, — говорит графиня. — Только беременеть мне нужно. Чтобы поместье после его смерти мне досталось, и…

— И?

— И как беременна стану, так его к себе не буду подпускать, причина будет. Беременность мне нужна очень. Раньше Господа просила, чтобы не забеременеть, а теперь буду молиться наоборот. Ну… Давайте… От вас чадо хочу. Больше ни от кого.

И пока говорила все это, встала красавица на колени, на край постели, юбки подобрала так, что все ноги ее в дорогих чулках и зад ее великолепный ему видны стали:

— Ну… Не сидите, господин мой, берите меня, у меня как раз самые дни для этого лучшие.

Все это было убедительно, весьма! Особенно роскошное тело красавицы. Но даже в этом случае он не стал бы брать жену человека, в доме которого был гостем. Не стал бы до того случая, пока фамилия Маленов не подсунула ему его непутевую жену.

Теперь быть с ними честными было бы глупо.

Он положил свою руку на ее роскошный зад. Лучше женского зада он не видал.

После, когда он лежал на кровати, она, задрав юбки, стояла и вытирала промеж ног у себя большим шелковым платком, и при том приговаривал тихо:

— Господи, Матерь Божья, заступница наша, благослови чрево мое. Святая Терезия, покровительница всех матерей, способствуй чреву моему, благости пошли ему, пошли мне чадо здоровое и мужеского пола.

Она вытерлась, оправила юбки, спрятала грязный платок в рукав платья. Все, готова, красива. Подошла к кровати, поцеловала его быстро и пошла.

— Да, чуть не забыла сказать вам, господин, — перед дверью вспомнила она, — граф меня с собой везде таскает, даже на советы, только лишь бы с ним была, сижу там рукоделием занимаюсь или Писание читаю, так вот, вчера решили они с молодым графом и с канцлером, что дождутся они гонца от герцога. Гонца они к нему посылали, и гонец тот должен не сегодня-завтра вернуться. И вот пока он не вернется, решено вас не отпускать. Так и решили, пусть говорят, тут побудет, пока ответ от герцога не придет, а там станет ясно, что с ним делать.

— Чего ж ты сразу этого не сказала? — Волков вскочил, схватился за сапоги. И добавил беззлобно: — Вот, дура!

— Дурой я раньше была, — с вызовом заявила красавица. — Теперь я графиня фон Мален.

Она открыла дверь, выглянула в коридор и потом, глянув на него, и помахав ему рукой на прощание, вышла из покоев.

А он спешно натягивал на себя сапоги. И ругал про себя эту красивую женщину.