Хаген Альварсон - Лемминг Белого Склона [СИ]

Потом — петля на шее. Холодная, мокрая, скользкая. Это — кишки мертвеца. Нет, не твои. Сегодня — не твои, Хёгни. Сиди смирно. Приготовься.

Захват. Пережимает горло. Нет воздуха. Нет света. Нет мира. Ничего нет.

Но…

Поднять голову. Последним усилием. Увидеть лик Ужасного. Да, я готов.

Эрлинг, тёсаный из вечного гранита, облачённый в плащ цвета морской бездны и шлем со стальными перьями воронов, Эрлинг, чья борода сделана из белого золота, подобного сиянию полной луны, Эрлинг, озирающий миры только правым оком, стальным и властным, — улыбнулся трещиной рта. Взмахнул десницей, на которую намотаны кишки, другим концом обвившие шею жертвы — Один сегодня с тобой говорит, приблизься, коль смеешь!

И открылись веки левой глазницы.

И отомкнулись врата Нибельхейма.

И запредельная тьма. И ужас. И холод.

Теперь — настоящий холод.

…кружащие кольца волн, буря, что шла с севера, и детский плач. Огонь, плясавший на городских крышах. Колокольный звон. Раскинутые руки, растерзанные книги, бесстыдно распахнутые двери. Нутро жилища, вываленное во двор, словно коровья требуха.

— Вот так всегда, — говорит старый вожак с тоской в голосе, — keine Zeit, keine Geld. [42] Ни времени, ни денег (нем.).

— А вот это я, пожалуй, заберу, — жилистые руки тянутся в огонь, выхватывают книгу. Сбивают пламя. Ворошат страницы.

— На что тебе? — смеётся Бьярки. — Зад утирать? Или дорогая?

— Читать, — ровный, холодный голос, от которого Бьярки давится своим смехом.

И ветер. И море. И брызги солёных волн.

Чаячий фьорд. Проплывали мимо, да? Отец прекрасно знал это место. Лучше, чем хотел бы. Вот он, молодой красавец Альдо ван Брекке, но личина проступает сквозь чужую кожу, хотя никто на драккаре того не видит. С юга плывут люди Муспелля, а Локи правит? Или с севера, из Боргасфьорда? Для тех, кого потрошили в подгорной тьме во славу рода Фьёрсунгов, это не имело значения. Железная маска прорастает в кость, чужаки на твоих глазах грабят твоих соплеменников, сметая всё на пути, и некому заступиться, и не слышат ни боги, ни предки. Никто. Твой драгоценный батюшка это задумал. Ради руки, сердца и всего, что положено, твоей дражайшей матушки, необъезженной кобылки Боргасфьорда. Чтобы родился ты, недоносок, умскиптинг, и умер на алтаре Повелителя Павших. Отец неплохо играл в тэфли, но такого хода не предвидел.

Кровь шипит и пенится, подобно прибою заливая каменные ступени.

Кровь твоих соплеменников. От неё уже тошнит.

Ветер. Взмах весла. Скрип кормила. И брызги холодных волн.

— Ты не коснёшься этой девы, — спокойно говорит Хаген. Девушка с роскошными рыжими волосами, с ликом принцессы и взором ведьмы, затравленно съёжилась в углу. Связана. Сквозь лохмотья манит белое тело. Боги, как она прекрасна.

«Если бы только я умел любить», — думает Хаген, и вонзает нож в грудь викингу, что ослушался приказа. Ну, не приказа, доброго совета, — Хагену без разницы. Это птицу с Геладских островов он отпустит на волю. Обязательно отпустит!

А потом будет пить, курить вонючую трубку и говорить в пустоту летней ночи любовные висы. К счастью, никто их не услышит, ибо то будут скверные висы.

Но вот мы идём на восток, в земли сидов и эридов, мы идём не просто так, мы крадёмся по следу Хольгера Вепря, которого распотрошили на Бриановом Поле, которое, впрочем, не скоро назовут Бриановым, лишь когда мы все умрём, а барды станут слагать песни о той славной битве… Но пока — вороны Хравена сына Уве указывают нам путь сквозь туман. Тише, мыши. Что вы так громко пищите. Что вы радуетесь. Разве вы не знаете, что вы уже мертвы?

И крики, и плач, и пожары, и снег в середине лета, и целое лето воины зимы не уйдут из Эйреда. Чтобы Хруд конунг, белый король, за которого ходит Хаген, похвалялся подвигами.

И пожилая, но всё ещё красивая женщина, королева Эйреда, думает пустить в ход свои чары. Трёх мужей она схоронила в борьбе за власть. Никто не мог бы устоять перед ней. Никто! Кроме разве что медноголового советника конунга северян. Удар. Удар. И обольстительная госпожа теперь — жалкая старуха, изуродованная навек, с отбитым лоном, обильно извергающим кровь, но всё ещё живая. Неопасная гадюка. Без зубов. Скорчилась под ногами и даже скулить не может от боли.

— Что ты наделал! — гремит Хродгар хёвдинг. — Ты знаешь, КТО она?!

— Теперь никто, — безмятежно говорит Хаген.

— Теперь она и выкупа не стоит.

— Выкуп я тебе сам за неё заплачу.

Хродгар странно смотрит на побратима, потом говорит:

— Обсудим это.

И смех. И ветер. И серо-зелёные волны. И всё море — в полосатых парусах.

Корабль, вмёрзший во льды. Буран. Убогая хижина на краю земли. Здесь ночь длится полгода. И нет ни дров, ни пищи, ни надежды. И Бьярки сходит с ума, ревёт, как медведь, а ведь он — берсерк, и никто его не угомонит…

А за окном злорадно скалятся тролли.

— Быстрее, Антис, — обернуться, прикрикнуть на упитанного юношу, пожалеть бедную лошадь, пожалеть, что влез в это дело из уважения к его матери, — давай, ходу!

— Но там… — лепечет Антис, у него трясутся щёки от обиды и гнева, — там… они…

— Они мертвы, — викинг жёстко рубит слова, точно серебро на пиру, — ты им ничем не поможешь! Они мертвы ради тебя — не напрасно ли?

Двое скачут на север. Их преследует дюжины полторы головорезов. Ни одной лишней минуты покоя. Только вперёд. По рёбрам гор. По скальным тропам. По руслам тощих рек. Под безжалостно-синим небом, под плащом Эрлинга. Но — камни ли плачут, иль человечье дитя?

— Отродье тролля! — восклицает Антис. — Убей его!

— Экий ты кровожадный, — смеётся Хаген. — Он, верно, потерялся. Повезём его к мамке.

— Ты любитель детей, Хаген? — ехидничает Антис. — Не вы ли, викинги, забавы ради подбрасываете людских младенцев на копья?

— Так то ж людских, — Хаген умиляется сердитой рыжей мордочке, заворачивает карапуза в плащ, — людских младенцев сто на сотню. А это троллёнок. Экий забавный.

И топот копыт. И — тупик. И грохот в горах: тролли не так уж боятся солнца.

Но нет солнца над стольным градом Хлордвиком, над Громовой Бухтой, взятой в осаду волками Эрика Эгильсона, прозванного Волчьей Пастью. Волки воют и грабят округу. Третий месяц подряд. А люди в городе мрут от голода и холода. Прибудет ли по весне подмога?

— Поле боя, — говорит Хаген сам себе, сжимая в зубах стылую трубку. — Поле боли. Поле для игры в тэфли. Какая занятная не-игра … Некуда отступать. Позади — Море. Мы двинем вперёд короля. И ладью на правом краю. Под бой. Но — под защитой советника. Вот так. SkАk ok mАt.

— Знаешь, чем игра в тэфли отличается от игры престолов? — спрашивает красавчик Олаф, чародей Олаф, Олаф Падающий Молот. Ученик Видрира Синего из Золотого Совета. Совет одобрит того короля, кто устоит завтра на поле.