Хаген Альварсон - Лемминг Белого Склона [СИ]

— Ушёл, — бросил Альвар, — сбежал. Неблагодарный умскиптинг.

— Милый, не надо так, он же…

— Поди с глаз долой! — замахнулся Альвар. — И без тебя тошно.

Финда покраснела, побледнела и вышла, не поднимая головы.

— «Неблагодарный», — передразнила Хрейна неожиданно желчно. — Кто бы говорил! Скверную мать подыскал ты своему сыну, да и был ли толковым отцом?

Альвар сердито глянул на матушку. Закашлялся. Покачал головой.

— А ты сама как думаешь?

— Думаю, для всех было бы лучше, кабы ты взял ту жену, что я тебе подыскала, — вздохнула королева, — впрочем, что жалеть о разбитом горшке. Женись хотя бы на этой куропатке, чтобы у вас всё было, как у людей. Её отец — мастер-ювелир, и неплохой. Нам не ровня, но… раз уж дело повернулось так, что она от тебя понесла, то пусть хоть второй твой сын не будет ублюдком.

Челюсти Альвара разжались, трубка упала на пол.

— Откуда?..

— А ты не знал? — улыбка Хрейны из желчно-ядовитой стала тёплой и ласковой, как в те времена, когда Альвар с Исвальдом были её милыми котятами, а не бородатыми державными мужами. — Глупый, глупый сын короля… Не знаю, был ли ты хорошим отцом для Хёгни, но можешь стать неплохим отцом его брату или сестрёнке.

Помолчала и добавила:

— А то, каким отцом ты стал для Хёгни, будет видно, когда подрастут его собственные дети.

— Он же смешанных кровей, — напомнил Альвар глухо, — у него не будет детей. Как у мула.

— Всяко теперь это не наша забота, — отвернулась Хрейна.

Просёлочная дорога от Смавика до Сторборга не просохла, коня Хёгни, разумеется, не достал, и без малого три дня месил грязь сапогами. Глина из ушей лезла. На третий день стало полегче: дорога пошла в гору. Хёгни выломал палку из орешника и зашагал на гранитный кряж. Не жалел, что сделал крюк морем, а не воспользовался тайным переходом из-под Хлордабрекка.

Места были не то чтобы глухими, но рыбаки в Смавике косились на судно двергов: после известных событий подземным коротышкам тут не доверяли. Впрочем, Хёгни хранил верность советам Высокого: с местными был приветлив и вежлив, но осторожен, говорил немного и по сути: зовусь, мол, Хагеном, родом с Дальних островов, иду в Сторборг наниматься на работу, а что до того, почему прибыл с двергами, то так уж вышло.

— Как там живётся, на Дальних-то островах? — спросил хозяин двора, где Хёгни ночевал.

— Холодно и голодно, — не соврал путник, — потому и уехал.

— Оно и верно. Молодой человек должен странствовать, пока ноги ходят.

По виду бонда, однако, трудно было заключить, чтобы он в юности много путешествовал.

В столицу Хёгни добрался пополудни третьего дня. Город оправдал имя: сотни дворов тянулись по северному берегу бухточки Арнхафн, с причалами, корабельными сараями, мастерскими, складами, банями да корчмами. На утёсе виднелась громада замка. Там некогда в почёте гостил Альдо ван Брекке. Оттуда некогда бежал с позором Альвар сын Свалльвинда. Теперь там сидел на отцовском престоле молодой Арнгрим Арнкельсон, родной дядя Хёгни, который в иные времена считался бы ему более близким родичем, нежели другой дядя, Исвальд конунг. У юноши мелькнула безумная мысль проведать родственников, но вместо этого Хёгни направился сначала в баню, потом в корчму.

Там как раз собрался люд — обед, святое дело. Парень подсел за стол к степенным мужам, по виду — местным ремесленникам, завершавшим трапезу.

— Говорят, где-то в здешних горах есть монастырь, — как бы невзначай обронил юноша, запивая скиром печёную репу.

— Есть, как не быть, — кивнул лысый пожилой дядька, утирая пивную пену с усов, — преподобный Кристофер его основал годков этак десять назад.

— Четырнадцать зим назад, — уточнил коренастый мужичок с опилками в бороде. — После того, как выгнали того карлика.

— Какого карлика? — Хёгни сделал большие удивлённые глаза.

— Ты что, не местный? — усмехнулся столяр. И рассказал историю позора королевской дочери с презабавнейшими подробностями. Сотрапезники поддакивали и бросали замечания, как бросают собаке кости. Хёгни лишь недоверчиво крутил головой и ухмылялся, хотя в душе был готов повыбивать зубоскалам жемчуг рта. Кровь прильнула к лицу, парня бросило в жар, уши горели. «Вот бы пригодилась отцовская маска, — подумал Хёгни, — заметят ведь».

Не заметили. Видать, списали на жару.

— А ты чего, собственно, любопытствуешь? — спросил дюжий кузнец, макая чёрными от копоти пальцами сухарь в пиво. — Ты случаем не ионит?

— Да что ты, добрый человек, — натянуто улыбнулся Хёгни, — просто доводилось слышать, что это очень красивый монастырь, и что никакой храм в честь старых богов с ним не сравнить.

— Бабы там, верно, красивые, — хохотнул веснушчатый подмастерье, — туда ж и Хельга Красавица удалилась, из-под дверга носатого. А так — сарай сараем.

— В жопу все сараи, всех двергов и всех монахов с монашками, — проворчал кузнец. — У меня там недалеко родич живёт, Бёлль Подкова, так он говорит, что их на Сурдлинге заставляют платить на монастырь десятину да работать на них за медяки. Он говорит: я, мол, не крещёный, не ионит, я и мой отец и все деды-прадеды язычники, на зубе моржовом я вертел вашего Белого бога, и его мать, и всех святых — нет, плати, и хоть усрись…

— Так ведь на тинге решили, — возразил столяр, выдёргивая из бороды стружку, — все земли на Южном Языке отдать на вейцлу [44] Вейцла (норв. véizla ) — «кормление», пир, который каждый хозяин хутора должен был устроить для короля в честь его приезда (ср . полюдье у славян). Норвежские законы определяли свиту конунга числом не более семидесяти человек, а срок его пребывания в гостях — не дольше трёх дней. Этим нехитрым способом в Скандинавии осуществлялся сбор налогов. монахиням. Он что, глухой, твой Бёлль?

— Бондарь он, — бросил кузнец, — а жена у него на огороде репу да брюкву окучивает. Там огорода — мышь насрала, а туда же — десятину. И в Альхёрг десятину. И конунгу заплати. И в городскую казну. И на починку дороги. Ты вот, юный друг, шёл сюда — хороша ль дорога?

— Чуть в грязи не утоп, — признался «юный друг».

— Оно и видно, все сапоги изгваздал, — досадливо сплюнул под стол кузнец.

— Ну так пусть не платит на Альхёрг, — рассудил подмастерье, — раз уж монашки столько жрут.

— Э, — покачал головой кузнец, — ни бобра ты не понимаешь. Он же — хейдман, язычник, а мы чтим старых богов и будем чтить, пока Хеймдалль не затрубит.

— Схожу-ка, погляжу на жирных монашек, — сказал Хёгни под общий одобрительный хохот.

Кузнец объяснил, как найти монастырь Святой Марики. Ничего сложного: выйти на главную улицу Сурдлинга, пройти весь Южный Язык до весёлого дома «Кобылка» («Мимо не пройдёшь, там его все знают, оттуда половина монашек!»), свернуть налево и в гору. Хёгни поблагодарил и откланялся.