Хаген Альварсон - Лемминг Белого Склона [СИ]

— Куда уж лучше, — бросил старик угрюмо.

— А мунд за мою сестру уплачен, и тебе ведомо, Карл Финнгуссон, куда он пошёл, не так ли?

— Так, Ваше Величество, — пробормотал Карл.

— Исходя из всех этих соображений, — улыбнулся король торжествующе, — для твоей же пользы, племянник, приговариваю тебя к пожизненному изгнанию из Сторборга. Не смей приближаться к столице менее чем на три раста, а лучше на четыре, ни сушей, ни морем, ни пешком, ни верхом, никак вообще. В ином случае никто тут не даст за твою жизнь и дохлой чайки. Впрочем, лучше бы тебе вовсе покинуть Вестандир. Твоё слово, юноша!

— Я нижайше благодарю Ваше Величество, — низко поклонился Хаген, — однако есть у меня просьба. Всего одна. Не думаю, что её трудно будет удовлетворить.

Все снова зашумели, возмущённые наглостью изгнанника. Парень же продолжал, глядя немигающим взором на преподобного:

— Позвольте мне перед уходом посетить ваш храм старых богов.

— То дело нетрудное, — милостиво кивнул конунг, — эй, годи, забери этого человека с собой, ибо теперь ты за него в ответе, пока он не покинет Сторборг.

— Дурное дело — отправляться в путь на ночь глядя. Заночуешь у меня, а на рассвете ступай, — сказал Сигвальд годи.

— Ты не спросил, зачем мне в храм, — заметил Хаген.

— Нет нужды, — хмыкнул старик. — Я же видел, на кого ты смотрел.

Тогда Хаген подумал, что надо бы лучше скрывать свои мысли.

В Альхёрге, в столичном храме всех богов, было куда просторнее и светлее, чем в святилище Грима. Там действительно стояли идолы и алтари всем асам и ванам, которых знал юноша. Нужный кумир он обнаружил сразу и поразился, насколько отличается Эрлинг в Гримхёрге от здешнего. В горах возвышался над алтарём Ужасный, Мрачный, Мудрый, бог рун и колдовства, повелитель воронов, наставник шаманов и сказителей. В Альхёрге же сидел на престоле деревянный Князь Асов в алом плаще, в блестящих позолотой доспехах, весь увешанный золотом и оружием, Податель Побед, Отец Ратей, Вершитель Битв, покровитель конунгов, бог власти и сражений, воинов и вождей. Впрочем, для Хагена так было даже лучше. Взяв золотое священное кольцо с алтаря, он поднял его над головой и произнёс, глядя в глаза божества:

— Вот я, Хаген сын Альвара сына Свалльвинда сына Хёгни сына Альвира из рода Фьёрсунгов, ныне клянусь на кольце, что настанет день, когда я отомщу Карлу Финнгуссону, жрецу Белого бога, отомщу тому, кто зовёт себя преподобным Кристофером, за оскорбление, которое тот нанёс моему отцу и мне самому. Пусть мне придётся ждать много зим — я терпелив. Ибо только раб мстит сразу, а трус никогда. Клянусь тебе, Эрлинг Вельфатер, что однажды Карл Финнгуссон проедется на твоём коне. Я, Хаген сын Альвара, — клянусь.

Сигвальд годи кивнул, принимая клятву и полмарки серебра — не положенную плату, но благодарность и задаток на будущее.

За ужином Хаген спросил:

— Скажи, Сигвальд годи, ведь не случайно твои родичи проезжали сегодня мимо монастыря?

— Не случайно, — кивнул хозяин, отирая пивную пену с усов. — У меня было видение. Хромой пёс-хаунд загнал лемминга и хотел его загрызть. Катла говорила, когда отнесла тебя на скалу, то положила тебе оберег — костяного лемминга. Нетрудно было догадаться.

— А кстати, при тебе ли тот оберег? — спросила дочь Сигвальда.

— Увы, — покачал головой Хаген, — я отдал его, чтобы пройти посвящение Эрлингу.

— Вот оно как! — вскинул бровь годи. — На самом деле редко кто отваживается посвятить себя этому божеству. Мало кому хорошо живётся под тенью ворона.

— А ты, добрый хозяин, кому себя посвятил? — Хаген сдержал икоту: ужин был сытный.

— А это не твоё крысячье дело, — беззлобно заметил Сигвальд. — Впрочем, мог бы сам догадаться: мой бог — Тэор, Гневноревущий, Могучий, Защитник людей и богов.

— Раз уж зашла речь о защите, — сказал юноша как мог сердечно. — Благодарю тебя и твой род, что уже трижды спасли мне жизнь. Ты не дал людям убить моего отца, Катла Добрая снесла меня в горы от мести матери, а твой сын, да пребудет с ним удача и всяческое счастье, заступился за меня перед проповедником. Я навеки ваш должник, и, надеюсь, доля выпадет, чтобы вернуть долг. Но позволь спросить: отчего ты сегодня стал на мою сторону на суде?

— Не от большой приязни, поверь, — Сигвальд беззастенчиво рыгнул, Катла бросила на отца укоризненный взгляд, но старому годи было всё равно. — Твой батюшка сильно меня разгневал, и злость моя не стала с годами меньше. Нет у меня причин звать тебя другом, как уже было сказано. А на суде я выступил из-за этого божьего пса Карла. Назло нашему святоше. Мы с тобой оба хейдманы, мы верны старым богам, а ионитов развелось теперь столько, что уже и убивать их нельзя. Ну да тебя это, сдаётся мне, не остановит.

— А как ты думаешь, отчего король меня помиловал?

— Арнгрим конунг воспитывался с братом Арнаром в Аскефьорде. Там правит Асмунд ярл, и никто не скажет, что это неправедный властитель. Арнгриму впрок пошла учёба, так что, милостью асов, твой дядька будет более удачливым конунгом, чем его отец.

Наутро Сигвальд сказал:

— Слушай совет, коль он тебе нужен. Иди отсюда на север. Там есть большой хутор, он называется Сельхоф. Его держит Буссе Козёл из рода Селингов. У него летом всегда собирается много людей, может, и ты ему пригодишься, или он тебе. Не боишься тяжёлой работы?

— Выбирать не приходится, — пожал плечами Хаген, — хотя мне больше по душе на море.

— Да, ты весь в своего отца, — Сигвальд покачал головой, — а теперь времена такие, что нетрудно любому и всякому податься в викинг. Ступай ныне, и чтобы я тебя больше не видел.

Спустя пару дней на хуторе Сельхоф раздался стук в двери да пёсий лай. На пороге стоял невысокий худощавый парень в кожаной куртке с закатанными рукавами, с тощей сумкой через плечо и с посохом в руке. За поясом — нож-скрамасакс. Было заметно, что путник пришёл издалека. Тёмно-медные волосы падали на лицо, разукрашенное синяками да ссадинами, над верхней губой едва обозначился пух, а в серо-зелёных глазах играла странная улыбка.

— Тебе чего, странник?

— Здравствуйте, — поклонился пришелец, — меня зовут Хаген, и говорят, что моим отцом был некто Альвар. Слышал, вам нужны люди на лето?

Скегин, как обычно, проснулся первым. Не то чтобы младший сын Сторвальда был очень уж трудолюбив, нет, просто он был младшим. А какова доля младшего сына — нет нужды пояснять. Зевнул, почесался, нехотя принялся одеваться. Сквозь бычий пузырь на окне бил ясный свет, но братец Скафтар храпел, как последний барсук. Скегин закрыл ставни и пошёл на двор.

Оглядел заодно гостиную. Приснился ли вчерашний странный гость? В доме его нигде не было, но над очагом висел ветхий плащ, а в углу сиротливо валялись лыжи и сумка. Скегин поставил лыжи стоймя, как положено, чтобы никто не перецепился, сумки же касаться не стал: мало ли, может, на ней какое проклятие. Взял по ведру в руки и вышел наружу.