Хаген Альварсон - Лемминг Белого Склона [СИ]

Ульф Серый сказал на это:

— Думается мне, мало удачи тебе будет служить Эгилю конунгу, и нашему роду такое дело не принесёт счастья, но ты ведь всё равно поступишь, как считаешь нужным.

Торольф сказал:

— Не хочу печалить тебя, отец, однако такова моя воля.

Вот прошло три зимы, и Торольф хорошо справлялся с порученным: все при дворе короля щеголяли в соболях да песцах. Но песец — хитрый зверь и крадётся незаметно. Подкрался и к Торольфу. Тогда как раз умер Ульф Серый, и Торольф пригласил Эгиля конунга на тризну по родителю. Прибыли с королём и Асбьёрн, и братья Торстейнсоны, и всякие прочие. И славно гуляли в Граэнстаде восемь дней. А на девятый вечер Асбьёрн склонился подле короля и негромко молвил ему на ухо:

— Погляди-ка, в какой роскошной норковой накидке ходит Сигню, жена Торольфа! Погляди-ка, сколько золота и серебра в этом доме! Даже рабы носят меха. Думается мне, Волчонок таскает в пасти многовато добра мимо твоей казны! Не так было бы, когда бы данью сааров занялись сыновья Торстейна Толстого или любой твой покорный слуга.

— Не надобно теперь наушничать мне на Торольфа, — сказал Эгиль, но в тот вечер сидел хмурый, как окутанная грозовыми тучами скала на Хергенесе. Торольф заметил это и наутро подарил конунгу роскошную шкуру белого медведя да в придачу к ней — нарядную шубу на меху снежного барса:

— Желаю, чтобы ты здравствовал, Эгиль Эриксон, и твоя сиятельная супруга, ибо не знаю подобной благородной четы во всей Стране Заливов, да и за её пределами тоже не знаю!

Тогда Эгиль улыбнулся и обнял Торольфа, но задерживаться не стал, а отбыл пополудни.

— Как знать, мой господин, — шептал по дороге Асбьёрн, — сколько ещё барсовых да медвежьих шкур утаит этот герой! Позволь мне занять его должность на одну зиму, и я докажу, что у Волчонка морда в пуху.

— Поразмыслю над этим, — мрачно отвечал Эгиль.

А надобно сказать, что у Эгиля был сын Эрик, которого с малых лет прозвали Волчья Пасть. Он был дружен с Асбьёрном и молодыми сыновьями Торстейна. Кровь кипела у него в жилах, а голод славы и власти толкал на тропу ясеневых драконов. И так получилось, что однажды, когда Эйлиф конунг из Хединсфьорда бросил вызов Эгилю, и короли Эстар и ки схватились при Хергефьорде, Торольф был занят на востоке и не смог принять участие в той битве. Там пал Эгиль конунг, и говорили, что не обошлось без клыков Волчьей Пасти. Так это или нет, а битву при Хергефьорде владыки Восточных Заливов проиграли, хотя бы и с малыми потерями, коли не считать гибели конунга. Но их власть в Эстар и ки пошатнулась. В Скёлльваге спешно созвали тинг и решили, что пусть Эрик Волчья Пасть будет отныне правителем. А в советники молодой король назначил Асбьёрна Короткую Бороду.

Когда Торольф прибыл с очередной данью и был готов принести клятву верности новому конунгу, Эрик сказал так:

— Где ты был, Волчонок, пока мы бились при Хергефьорде? На что мне твоя пушнина, когда пал мой отец, а люди говорят, что не столь силён владыка Сканесфьорда?

— Честно служил я Эгилю конунгу, — ответил Торольф, кланяясь не слишком низко, — но коли слышу ныне такие речи, то не предложу дружбы его сыну. Возьми эти шкуры да меха как выкуп моей чести, а больше мне нечего тебе сказать, Эрик Эгильсон!

И отбыл из Сканесфьорда спешно, как только мог.

Недостаточно спешно.

Когда он прибыл домой, то обнаружил в гостях Асбьёрна Короткую Бороду, сыновей Торстейна и прочих добрых людей. Они пировали на Дворе Серого, словно у себя дома, а Сигню, жена Торольфа, им прислуживала. Торкель не прислуживал: ждал брата на пороге.

— Здравствуй ты ныне, Торольф Ульфсон! — приветствовал его со смехом Асбьёрн. — Мне весьма по нраву твой дом, твоё добро и твоя супруга. Но твой брат был не слишком учтив. Ты уж поговори с ним, объясни, как подобает держать себя с гостями. Особенно тому, за кого теперь никто не даст и ломаного эйрира!

Торольф прозвался Храбрым, но, поймав испуганный взор Сигню, он стал просто безрассудным. Побледнел, выхватил меч и бросился на незваных гостей. Торкель не успел не то, что прийти на помощь брату, а и сообразить, что к чему, когда всё кончилось. Торольф зарубил обоих братьев Торстейнсонов, искромсал в круговерти клинков с десяток хирдманов, но Асбьёрн извернулся и всадил секиру в спину старшего сына Ульфа. Подскочили другие, принялись рубить и не успокоились, пока Торольф не превратился в груду кровавого мяса и костей.

Сигню коротко вскрикнула и потеряла сознание.

Торкель выскочил наружу — позвать людей Торольфа на помощь, но оказалось, они всё прекрасно видели. Просто стояли, зачехлив оружие, и молча наблюдали. То было неслыханное дело, чтобы хирдманы не заступились за своего хёвдинга, но, как изведал Торкель, бывает на свете и такое. Асбьёрн навис над парнишкой, словно ледяная гора:

— Тебя тоже убить, ублюдок, или сам сдохнешь?

Торкель затравленно оглядел окровавленную, заваленную телами гостиную, метнулся к останкам брата, схватил меч и бросился наутёк. Асбьёрн онемел от такого, но быстро опомнился:

— Чего стоите? Хватайте выблядка!

Не схватили. Не дали люди Торольфа: стали стеной, ощетинились сталью. Гиссур Кишка, побратим старшего Волчонка, вышел вперёд:

— Наш хёвдинг утратил удачу, но Торкель здесь ни при чём. От него тебе не будет урона, так что пусть убегает и живёт изгнанником. Уходи, Волчонок, уноси ноги!

Торкель не слышал. Он нёсся прочь от Граэнстада, от Асбьёрна и павшего родича, от предателя Гиссура и несчастной Сигню, которую теперь никто не защитит. Уходил сквозь боль и стыд, сквозь пелену горьких слёз, сквозь память и долг. Бежал на север, унося единственное наследство — меч Хёггвар, Секущий, чья рукоять помнила ладони отца и брата.

— Я отомщу, — клялся Торкель ветру, морю и скалам, срывая голос, — я найду Асбьёрна Короткую Бороду, где бы он ни был, на земле или под землёй, на море или за морем, при дворе конунга или в лачуге бродяги, в Нибельхейме или в Вельхалле. Найду и спрошу за всё!

Разрезал ладонь клинком, напоил сталь кровью, вознёс железный коготь к небу:

— Пусть я приму смерть от этого меча, коли не сумею отомстить!

Ответом ему были тяжкие удары прибоя, отзывавшиеся в юном сердце.

— Так что же, — недоверчиво осведомился Арнульф, когда Торкель окончательно охрип и замолчал, — никто из соратников твоего брата не стал на его защиту?

— Ни один не шелохнулся, — прошептал юноша.

— Скверное дело совершил Гиссур Кишка, — заметил старик, — и я на твоём месте скорее мстил бы ему, чем этому Асбьёрну. Впрочем, возможно, он счёл, что удача покинула Торольфа, когда он впал в немилость у Эрика конунга, и тогда его поступок понятен. Что отдавать жизнь за несчастливого вождя? Хотя это мне всё равно не по нраву.