Хаген Альварсон - Лемминг Белого Склона [СИ]

Арнульф небрежно махнул рукой, по прежнему глядя в глаза старшему из троицы. Болтливый викинг охнул и завалился на пол, хватаясь за грудь. Никто не шелохнулся.

— Говорили, ты мёртв, Арнульф Седой, — пробасил наконец усач, — видно, врали.

Мужи двинулись навстречу. Третий из троицы, хранивший молчание, встал на левое колено и с уважением склонил голову. Арнульф положил ладонь ему на темя, скупо улыбаясь, принимая дань почтения. А затем суровые бородатые викинги крепко пожали руки и обнялись.

Обед им принесли в покои, на пятерых, не забыли и бочонок можжевеловой акавиты. Хаген набросился на рыбную похлёбку, не чинясь, Арнульф не отставал. Потом настал черёд бобов со свиными рёбрышками, яичницы с сыром, луком, жареным картофелем и ветчиной, а крепкую брагу запивали скиром, закусывали мочёными яблоками, грибами и клюквой, копчёной треской и сушёными кальмарами. Акавиту хлебали по кругу из липовой братины: за встречу и за знакомство. Рыжий весельчак пришёл в себя и лишь икал от удивления: Седой пощадил его. За ним, говорили, водилось великодушие к тем, кого боги обделили разумом.

— Я гляжу, разнесло тебя за зиму, Хакон Большой Драккар, — заметил ехидно Арнульф.

— А ты заметно похудел, — невесело усмехнулся тот, оглаживая бороду, заплетённую в две косы, похожие на толстые пшеничные колосья. — Как так получилось, что ты попал в плен? Я слышал, тебя убили, а твой «Бергельмир» пошёл ко дну…

— Кьятви Мясо, — выплюнул имя Седой, а в глазах его клубилась ледяная тьма. — Он предал меня. Сбежал, когда мы рубились при Хьёрсее. Мы возвращались из набега на Ронадаль, с хорошей добычей… Харальд Белый Волк подстерёг нас в Хьёрвике. Мы попались, как глухари. Но надежда была. Пока Кьятви не поднял белый щит вместо красного и его «Трудгельмир» не покинул строй. Он перешёл на сторону Харальда, и вот тогда-то надежды не стало… Что уж ему там посулил Белый Волк, я не знаю. Но знаю одно: только раб мстит сразу, а трус — никогда. Поверь, Хакон, я хотел бы умереть, и если бы всё решил честный бой, то Арнульф сэконунг не попал бы в плен! Однако меня предал старинный побратим, и вот за это я не могу не расплатиться. Нельзя умирать, оставляя такие долги. Как бы ни хотелось. Мне было выгодно, чтобы меня приняли за старого раба на Эрсее. Там я провёл несколько месяцев. И узнал много любопытного. На этом острове есть чем поживиться — надо лишь выбрать подходящее время.

— Думаешь отомстить Кьятви и заодно разграбить Эрсей? — недоверчиво прищурился Хакон.

— И приглашаю вас, морские короли, на эту славную охоту, — кивнул Арнульф.

Лихая троица молчала, обдумывая предложение. Хакон покачал головой, огладил бороду:

— Нет. Уж это, пожалуй, без меня. Я хоть и Большой Драккар, но не настолько. Думается, не настолько сильны мои фюльгъи да хамингьи, чтобы спорить с ланд-веттером Эрсея. Да и тебе, Арнульф Иварсон, я посоветовал бы лишний раз подумать!

— У меня было предостаточно времени на раздумья, пока я гостил на Эрсее, — сказал Арнульф, ковыряя щепкой в зубах. — А что скажете вы, молодые герои?

Темноволосый, тот, что склонился перед Арнульфом, задумчиво раскурил трубку, прищурился, выпустил пару клубов дыма. Коснулся оберега — бирюзовой бусины, вплетённой в сальную, похожую на конский хвост косу, переброшенную через плечо. Улыбнулся:

— А я, верно, приму такое приглашение!

— Сколько человек на твоей снеке, Бьёлан Тёмный? — спросил Арнульф.

— Нынче — две дюжины, но, быть может, найду ещё кого-то.

— Славно, — кивнул Седой, — летом делай, что считаешь нужным, а к осени собирай своих и жди меня на Хаугенбрекке в последние дни месяца Гильдир.

— А не поздно? — недоверчиво изогнул бровь Бьёлан.

— Уверяю тебя, для нашего дела — самое время.

Тут подал голос рыжий остроумец:

— У тебя ведь, кажется, нет ни корабля, ни людей, Арнульф сэконунг? Как же ты думаешь…

— Легко и просто, — перебил морской король, — скажи-ка, Хакон, а где моя доля?

— Рэфкель! — бросил Хакон рыжему. — Займись.

Тот исчез, через пару минут вернулся и почтительно положил перед Арнульфом пузатый мешочек. Арнульф развязал мошну, насыпал на равнине стола золотую сопку, принялся считать.

— Здесь пятьсот гульденов, — сообщил Хакон, вальяжно откинувшись в кресле, — помимо побрякушек. Этого вполне хватит, чтобы купить хутор и землю, осесть и доживать свой век…

Арнульф лишь отмахнулся от этих слов, как от назойливой мухи. Выбрал перстенёк с печаткой, бросил Хагену:

— Держи, заработал! — и объяснил остальным: — Этот сукин сын здорово мне помог, когда мы бежали с Эрсея. Мы там положили с десяток!

— Я положил двух, — справедливости ради заметил Хаген.

— Ого! — вскинул брови Хакон. — Думается, выйдет из него толк, коли не убьют раньше срока!

— Толк выйдет, — осклабился рыжий Рэфкель, — а дурь останется.

— Это обязательно, — бросил Бьёлан, — а не останется, так ты своей поделишься. У тебя ведь в избытке дури, а, Лосось?

— Не меньше, чем у тебя, геладец! — рассмеялся Рэфкель.

Хаген же разглядывал первую плату от конунга. Золото было настоящее, не золочёная медяха, на печати красовалась чернёная руна «Хагаль» в обрамлении четырёх крохотных самоцветов. Хаген попросил огниво, запалил огарок, поднёс кольцо к огню. Камешки оказались не стекляшками, как юноша опасался, но и не алмазами, как надеялся.

— Ну? — с ехидством полюбопытствовал Рэфкель. — Хороши бриллианты?

— Это не бриллианты, — пояснил Хаген, — это киркестейны. Вероятно.

И гордо надел кольцо на указательный палец правой руки.

— Ты смыслишь в камнях? — недоверчиво повёл бровью Хакон. — Откуда бы?

— Отец обучил, — честно сказал юноша, — он был мастером-ювелиром.

— Был? — уточнил Хакон.

— Может, и нынче работает, — уклончиво проговорил Хаген, — я давно его не видел.

— А чего из дома ушёл?

— А пришлось, вот и ушёл, — ледяным голосом прервал расспросы Арнульф, и Хаген едва заметно улыбнулся уголком рта: мол, спасибо. Арнульф же сгрёб золото в мешок и обернулся к парню, — а скажи-ка, сын Альвара, сколько тебе обещали заплатить на том хуторе?

— Сорок марок. За четыре месяца…

— Здесь, как было сказано, больше полутысячи гульденов, — Арнульф потряс мешочек, набитый так туго, что металл даже не звенел. — В марках — где-то пять тысяч. За лето на море. Это, конечно, доля морского короля, но я своих людей не обижаю, да и Хакон Большой Драккар — тоже. Это тебе для сравнения.

Помолчал — и бесстрастно добавил:

— Впрочем, надобно помнить, что это — кровавые деньги.

— Это — огонь прибоя, — ответил Хаген кённингом, — МОРСКОГО прибоя. За всех не скажу, а для меня это, пожалуй, важнее прочего.

— Воистину, сукин ты сын, — усмехнулся Хакон, — а сходи-ка, будь добр, к хозяину, скажи, пусть принесут ещё выпить, да закусить, да ту арфу, что висит у него в зале без дела, да, коли желаете, юноши, пускай найдут вам девок в баню. Ты сыграешь нам, Бьёлан, сын Сумарлиди?