Хаген Альварсон - Лемминг Белого Склона [СИ]

Афи протянул руку. Хаген пожал её — холодную и липкую. По локоть в крови.

— У тебя красные руки, — с опаской сказал юноша.

— Ты заметил? — усмехнулся хмуро старик. — Это Хаки… Нашёл-таки меня. В Эрвингарде.

— Ты… ты убил Хаки?!

— Не по своей воле. Так вышло. Бедный дурак! Испортил мне всё дело. Взял бы его в долю. Нет, не просто так его прозвали Верным! Теперь убийцу ищут по хуторам, и самое позднее к утру будут в Грённстаде. Здорово я наследил…

— Жаль, — проронил Хаген.

— И мне жаль, — эхом отозвался Седой.

Они шли споро, но не бежали. Бесшумно. Подальше от землянок, где просыпались рабы и батраки, разжигали огни, выходили поглядеть, кто там орал. Подальше от Мёсендаля, от валунов и рытвин, от грязи, нищеты и каменных жаб. Прочь из Моховой Долины.

Ручей переходили вброд: на мосту держали стражу. Лёд потрескивал под ногами. К хутору приблизились украдкой с северо-запада: ограда там была ниже. Действовали слаженно, понимая друг друга с полуслова. Хаген перелез во двор — совершить набег на кладовую за припасами, а старик обещал ждать у южной калитки. Туда выходила тропа на причал.

Кладовые в Грённстаде запирали, как и во всяком порядочном хозяйстве, на ключ. Ключи висели на поясе у фру Хладгюд, супруги Торфи. Лезть к ним в опочивальню Хаген решил делом опрометчивым, а потому прокрался к кузне, подобрал кочергу, которую часто оставляли снаружи, да и сбил замок на кладовой. Освободил от муки мешок, набросал туда сухарей, вялёной трески, прошлогодних яблок, горсть орехов и сушёных ягод. Потом сунул туда же потёртый мех для воды. Хотел было убираться восвояси, но послышались близкие шаги. Хаген бросил добычу и кочергу на пол, а сам вытянулся за дверью, держа наготове нож.

Он был готов убивать. Кто бы там ни был. Пусть даже сама Хладгюд хозяйка или её милая дочурка. Этой ночью Хагену было всё равно. Морской ветер, запах свободы, сводил с ума.

К счастью, то была не Хладгюд, а просто кто-то из челяди. Ворча, хусман наклонился подобрать мешок, и Хаген хладнокровно перерезал ему горло. То было юноше в новинку, но он быстро учился. Подобрал добычу, кочергу и зашагал через двор к южной калитке.

И понял, что забыл про собак.

Теперь пришлось бежать, сквозь ночь, рык и лай, отбиваясь от особо наглых кочергой. Хорошо ещё, что Грённстад сторожили не волкодавы, не овчарки и не гончие, а какие-то дворняги. Жаль, конечно, было бить по зубам животину, но да что поделать.

Казалось, боги решили подшутить над старым и молодым беглецами: с юга шла буря. Весенний шторм застил звёзды, но ветер так ревел, что скрипели все деревья и ставни, словно мертвецам не лежалось в курганах. Тут уж лают собаки, не лают — не до сна.

— Эй! — окликнул Хагена один из хозяйских помощников. — Ты чего тут забыл? Идём со мной!

— Идём, — сказал Хаген — и превратил ударом кочерги лицо хусмана в кровавую кашу.

Зажигались огни. Домочадцы выходили из стабюра, из жилых сараев, оглядывались. Сновали сторожа. Хаген отбросил кочергу, закинул мешок за плечо и бросился к выходу.

— Стой! Стоять! Э, за ним!!!

Между тем Афи проковылял к южной калитке, кряхтя и покашливая. Сторож, который погрузился было в блаженный сон, разом подобрался, поднял факел:

— Кто тут бродит? А, это ты, старик? Вернулся? Тебя обыскались!

Афи только развёл руками:

— Пьяный я был, пива напился у мудрого Фьялара! Пусти меня, а?

— Ну тебе Торфи покажет, — посочувствовал страж, отмыкая калитку, — проходи.

Вдруг Афи нахмурился, наклонился к привратнику:

— Глянь-ка, только осторожно, за мной никто не идёт?

Хусман присмотрелся, пытаясь что-то разглядеть во мраке, и получил от смешного старикашки ребром ладони в горло. Афи разбил ему кадык. Затем подхватил бедолагу под мышки, опустил наземь, отобрал факел и атгейр — короткое толстое копьё с широким рубящим остриём.

Заглянул во двор.

И едва не проколол остриём подельника.

— Что это ты за переполох устроил? — спросил Афи, когда они неслись к лодочному сараю.

— Собаки, — буркнул Хаген.

— Воды набрал? Нет? Ладно, снега натопим. Держи ключи, отмыкай!

Хаген принял наследие Хаки, тыкая впотьмах мимо замка. Старик же сунул факел в кольцо на стене сарая, перехватил поудобнее атгейр и вышел против тех, с кем зимовал, с кем ел и пил за одним столом, с кем делил тяготы и невзгоды рабской жизни. Страшный орлиный клёкот вспорол ночь, буря подхватила боевой клич, и широкий косой удар положил сразу трёх челядинцев. Четвёртый зашёл справа, занося дубину, но в последний миг опешил, а старик полоснул его по шее. Пятого, ринувшегося слева с копьём наперевес, коротко ткнул под сердце. Прочие столпились, обходя беглецов с двух сторон, но нападать не спешили. Никто не ожидал подобной прыти от дряхлого деда.

Хаген обхватил за корму шестивёсельный фискебот, потянул, дерево со скрипом двинулось по сходням и скользнуло на прибрежный лёд, едва не пришибив парня. Беглецы бросились к лодке, развернули, принялись толкать от берега. Лёд не выдержал, проломился с хрустом, Афи с Хагеном искупались, но прытко влезли на борт. Их настигали по ломким льдинам, швыряли вдогон камни и копья, пускали стрелы, но всё без толку. Некий герой прыгнул на фискебот, вцепился в борт, но Афи отрубил ему обе руки разом. Затем оттолкнулся копьём от льдины:

— Садись на вёсла! Справишься?

— Выбор небогат, — пожал плечами Хаген. — Куда править?

— Сперва на Киль, — Афи шумно сплюнул за борт, — потом на Сурднес. А там уже разберёмся!

Рыбацкая лодка летела на юг. Против ветра, волны и льдин. Днём и ночью, сквозь шторма и туманы. Гребли в четыре руки: ни мачты, ни паруса на борту не оказалось. Отдыхали попарно. Работали вёслами размеренно, упорно и молча: берегли силы. Еды хватало, с водой было хуже. Вездесущие блохи заели: гадинам даже морская вода, холодная и солёная, была нипочём.

К вечеру третьего дня старик вдруг переменился в лице, прикрыл глаза ладонью от закатных отсветов, вгляделся в небокрай:

— Ага, знакомые места! Вороны вьются над Хергенесом. Не сильно сбились мы с пути! Теперь правим на юго-восток до Лингсхорна, потом — до Риксхорна, а там уже Хединсфьорд.

— Вечереет, — устало заметил Хаген, — не собьёмся?

— Ночь весело встретит, кто добрые сделал припасы, — бодро сказал мореход, — там есть шхеры, там и заночуем. Не грусти, морячок! Налегай на вёсла: раз-два, раз…

Скалистые мысы были видны даже в сумерках. С наступлением темноты старик и юнец уже вытащили лодку на пустынную шхеру, собрали плавник и развели костёр. Влажное дерево горело скверно и больше чадило, чем грело, но всё лучше, чем сидеть впотьмах.

— Эх, всё бы отдал за глоток акавиты [46] Акавита — водка, спирт; в Исландии водку по сей день называют ákavíti , от лат . aqua vita ; ср. укр . оковита . или горячего вина! — старик вздохнул и потянулся. Потом уставился на Хагена, склонив голову набок, словно орёл-рыболов, озирающий со скалы море, и кивнул, — ну, говори, кто ты да откуда родом. Только не надо рассказывать, — добавил викинг, — что ты с Дальних островов, что там, мол, голодно и холодно… Эту сагу оставь сердобольным девицам. Я знаю, какие люди живут на Фарейяр. Ты вовсе на них непохож, уж поверь. У тебя и выговор другой, и имя твоё больше похоже на те, что носят в Западных Фьордах или в Алмаре. Ты алмарец или из вестафритов? А может, из митфольдингов?