Хаген Альварсон - Лемминг Белого Склона [СИ]

Потому все пленники с ужасом ожидали конца морского пути.

Но когда, после трёх недель скитаний по волнам, ветер утих, в обречённых сердцах вновь забрезжил свет надежды. Благословенный штиль распахнул над морем синее осеннее небо. Проклятый штиль заставил Атли связать корабли канатами и пересадить часть рабов на вёсла.

Вызвался и Хаген. Ему даже сперва протянули весло, но вожак не просто так звался Ястребом. У него был зоркий глаз и прекрасная память.

— Желаешь причаститься гребного труда и вернуть свободу? — презрительно склонив голову набок, Атли осмотрел юношу, прощупал мышцы на руках. — Этого не будет! Больно ты хлипок, чтобы сидеть за веслом. И я не забыл, откуда у тебя этот шрам, маленький ублюдок. Не надо было купаться без спросу. Хоть полсотни марок я за тебя выручу.

Единственным, что порадовало Хагена, было то, что Бранд Свистодуй тоже вызвался — и получил по морде. Жаль, не веслом. Хаген не мог простить бывшему приятелю попытки к бегству — тогда, при разорении Сельхофа, пока был жив Буссе Козёл.

Себе же не мог простить малодушия. Благородный человек умрёт, но не станет рабом. Он, Хаген сын Альвара, внук королей, — стал. Умереть оказалось слишком трудным делом.

Вот показались кручи на Хаугенбрекке. Вот по правому борту возникли утёсы островка Киль. Вот подул юго-восточный ветер, завешивая небо серой овчиной облаков, и не стало нужды в гребцах. На Киле всех пленников, кому посчастливилось взять в руки весло, ссадили на лодки:

— Теперь зовите себя счастливыми! Я, Атли Ястреб, знаю, как надобно исполнять законы моря. Тот, кто сподобился сесть на гребную скамью, не зовётся рабом. Вы свободны и можете убираться, куда пожелаете! Но пусть ваши фюльгъи да хамингъи хранят вас от новой встречи со мной, ибо каждый из вас дорого мне обошёлся.

Два скейда, по восемь человек в каждом, ходко удалялись, преодолевая ветер. Счастливчики спешили покинуть Киль, бешено работая вёслами, пока не передумал Атли Ястреб. Ибо ведомо, что воля властного человека бывает переменчива, подобно осеннему ветру.

В тот же вечер человечье стадо выставили на торги. Викинги сплавили разом без малого полторы сотни душ, не считая прочей добычи. За каждого мужчину местные работорговцы давали от восьмидесяти до ста сорока марок, за женщину — от ста до ста восьмидесяти, порою же — и все двести. За старшую дочь Буссе бонда, белокурую Ингу, Атли получил целых тридцать гульденов. Утешило ли золото скорбь Ингрид по дочерней доле?

Хаген не знал.

Его самого взяли, как и думал Атли, за полсотни марок. Бейли Бейлисон по прозвищу Репа, знатный каупман и большой знаток людской скотины, вначале и вовсе хотел дать тридцать — за этого дохляка и медяка жаль, себе в убыток торгую, кому он нужен, но тут кто-то из людей Атли сказал так:

— Если его отмыть, он станет красавчиком, герре Бейли. С пушистыми волосами и гладкой кожей. И узенькой дырочкой в жопе. Ну, на счёт последнего я не уверен — Атли не дал опробовать, — добавил викинг под общий хохот, — но, думается мне, ты можешь выручить за него полсотни гульденов червонного золота. На Эстервеге всегда найдётся любитель мальчиков!

— Ладно, дам пятьдесят! — объявил раскрасневшийся от смеха купец.

— Идёт, — нехотя кивнул Атли.

— Хэй, острослов! — голос Хагена звучал хрипло и тихо, но викинг обернулся. Юноша глядел ему в глаза с дерзостью смертника. — Навози своё имя, чтобы я проклял тебя перед смертью!

— Меня зовут Ингмар Хювборг, и мне не страшны проклятия прыщавого мужеложца!

— Не в Вельхалле мы встретимся, Ингмар Хювборг, но в преисподней Хель, — пообещал Хаген.

Ингмар замахнулся было, но Бейли — новый хозяин — неожиданно прытко и крепко перехватил занесённую руку:

— Вы его и так побили, пока везли, так что не смей портить товар. А ты, милый юноша, — обратился купец к Хагену, ласково улыбаясь, — если ещё раз откроешь рот без позволения, сам вырежу тебе язык. И выбью зубы. Немой тоже может быть рабом, да и мужеложцам в Кериме это нравится. Без зубов трудно будет откусить колбаску, которую тебе станут совать между губ.

Все дружно заржали. Хаген же побледнел, затем покраснел. Не от страха, не от стыда — от бессильной ярости, что выжигает сердце лесным пожаром, превращая в пепел всё на пути. Лишь закопчённые камни да чёрные комли мёртвых древ дожидаются зимы. Но — молчал. Чуял, что этот господин в плаще, отороченном песцом, с пальцами, украшенными перстнями, с багровым лицом и мелкими глазками барсука, — слов на ветер не бросает.

А сам Хаген предпочёл бы скорее ослепнуть, чем онеметь.

Немой скальд — что может быть страшнее?

Атли какое-то время гостил в Эрвингарде, пока его добычу продавали и перепродавали. Кого-то из бывших жителей Сельхофа приобрели местные бонды, других, и в том числе Бранда Свистодуя, забирали на торговые суда, отбывающие на все четыре стороны, но чаще — на Эстервег. Всё меньше оставалось знакомых лиц, порою неприятных в Сельхофе, но ставших родными за месяц морского пути. Горе и неволя объединили тех, кто в бытность домочадцами Буссе не всегда здоровался друг с другом. Теперь иногда не могли сдержать слёз. Куда ещё занесёт судьба? Где придётся сносить унижения? Хорошо, коли в Стране Заливов или на островах, или даже в Эйреде — там, говорят, и рабам неплохо дышится. Но и каменное сердце содрогнётся от жалости к тем, кому суждено отправиться в жаркие восточные земли! Даже Бейли кивал с пониманием и позволял товарищам по несчастью обняться перед разлукой.

Осенние торги были в самом разгаре. Скоро Хаген остался один — прочих людей с Сельхофа быстро разобрали. Дни проходили в угрюмом молчании — лица сменялись, имена не задерживались в памяти, не было сил на разговоры. Каждый, кто стал товаром на невольничьем рынке, был отмечен тавром немоты, согбен горем, убит неволей. Тьма в глазах. Мгла. Тяжкий туман.

Спустя пару недель купили и Хагена. За целых сто марок. Вместо с парой десятков парней из сарая Бейли. Невольникам освободили ноги, выстроили в два ряда и погнали через весь город, на север. Там вывели за ворота и направили глинистой дорогой дальше, на запад. Впереди на коне ехал, надвинув широкую шляпу на брови, высокий бородатый муж. Его сопровождали полдюжины челядинцев с копьями и дубинками, да собаки, норовившие цапнуть за ногу.

Скоро дошли до каменной ограды хутора. Перешли по мосту ручей. Хаген тоскливо глянул вослед течению. Ручеёк вольно бежал на юг, к бухте Грённхафн. К морю.

— Слушайте, вы! — возвысил голос человек в шляпе. — Теперь я ваш хозяин. Моё имя Торфи Фродарсон, а это — мой двор, где вы будете жить и работать. Люди говорят, что я не склонен к излишней жестокости, но это не значит, что у меня дрогнет рука наказать кого-то из вас. У меня, сразу скажу, большие замыслы касательно расширения хозяйства, а там, где большие замыслы, там и большая работа. Тем, кто хорошо покажет себя за три года, я обещаю свободу и земли в Мёсендале, которые мы с вами должны привести в пригодное состояние.