Джек Вэнс - Сказания умирающей Земли. Том I [publisher: Издательские решения]

В центре площади собралась многочисленная группа – не меньше сотни – безутешных, унылых девиц. По мнению Гайяла, они не прилагали никаких усилий для того, чтобы выглядеть как можно лучше. Напротив, вопреки его ожиданиям местные девушки напялили какое-то бесформенное тряпье, нарочно растрепали волосы, заляпали лица грязью и мрачно хмурились.

Гайял удивленно повернулся к проводнику: «Насколько я понимаю, эти девушки вовсе не стремятся победить на конкурсе».

Кастелян иронически кивнул: «Как вы совершенно справедливо заметили, они прилежно стараются скрывать свою привлекательность – сапонидам всегда были свойственны скромность и умеренность».

Гайял неуверенно спросил: «Какова, в таком случае, процедура арбитража? Не хотел бы, чтобы мое невежество привело к нарушению еще какого-нибудь невразумительного апокрифического правила».

Кастелян ответил с ничего не выражающим видом: «Никаких формальностей нет. Мы проводим такие конкурсы в самые сжатые сроки и без лишних церемоний. От вас требуется всего лишь пройти мимо девушек, рассмотреть их и указать на ту, которую вы сочтете наиболее привлекательной».

Гайял приступил к выполнению этой задачи, чувствуя себя полнейшим дураком. Поразмыслив, однако, он решил, что нелепость наказания соответствовала нелепости прегрешения – ему надлежало отправить древний обряд с максимальной возможной эффективностью, и чем скорее он это сделает, тем скорее избавится от бремени навязанных ему обязательств.

Он стоял перед сотней девиц, недоброжелательно и тревожно поглядывавших на незнакомого арбитра. Теперь Гайял осознал, что порученная ему задача не так уж проста: в общем и в целом девушки отличались миловидностью, которую не могли скрыть ни пятна грязи, ни гримасы, ни рваное тряпье.

«Будьте добры, постройтесь в ряд, – попросил их Гайял. – Таким образом никто из вас не будет иметь никаких преимуществ, связанных с местонахождением».

Девушки угрюмо выстроились в ряд.

Гайял рассмотрел их. Многих можно было исключить сразу – приземистых и коренастых, толстых и тощих, рябых и слишком головастых: примерно четверть кандидаток. Гайял произнес самым любезным тоном: «Никогда еще мне не приходилось видеть подобное однообразие привлекательности! Каждая из вас могла бы с полным правом претендовать на высшую награду. Мне предстоит трудный выбор; придется взвешивать и сравнивать качества, не поддающиеся точному определению и, несомненно, мое решение будет основано на субъективных представлениях – в связи с чем вполне возможно, что самые очаровательные из вас будут исключены из числа претенденток в первую очередь». Он сделал шаг вперед: «Те, на кого я укажу, могут уходить».

Проходя вдоль строя девушек, он указал на одну, самую непривлекательную, и та, с очевидным выражением огромного облегчения, поспешила удалиться.

Гайял снова прошелся вдоль строя и теперь, познакомившись поближе с субъектами арбитража, сумел освободить тех, кто, не будучи уродливыми, не отличались особой красотой.

Осталась примерно треть первоначальной группы. Эти пристально следили за Гайялом, пока он ходил туда-сюда, разглядывая каждую по очереди. Физиономии девушек выражали, в различной степени, боязливую тревогу и дерзкий вызов. Наконец Гайял принял решение и сделал окончательный выбор. Каким-то образом девушки почувствовали перемену его настроения – теперь даже участницы, пытавшиеся насмешливо гримасничать, явно не на шутку встревожились и напряглись.

Гайял прошелся вдоль строя еще один, последний раз. Нет, сомнений не было: он сделал правильный выбор. Перед ним стояли девушки, настолько привлекательные, насколько мог пожелать любой ценитель женской красоты, девушки с глазами, мерцавшими, как опалы, девушки нежные и хрупкие, как лепестки цветов, девушки стройные, как стебли тростника, с шелковистыми тонкими волосами, блестевшими несмотря на то, что они постарались присыпать их пылью.

Та, которую выбрал Гайял, была грациознее остальных и отличалась не сразу заметной, неочевидной красотой. У нее были большие печальные глаза, небольшое, сужавшееся к подбородку лицо и густые черные волосы, небрежно подстриженные над ушами. Ее прозрачно-бледная кожа напоминала тщательно отполированную слоновую кость, ее изящная стройность инстинктивно влекла к себе, побуждая к близости. Она, казалось, догадалась о его решении – ее глаза испуганно раскрылись.

Гайял взял ее за руку, вывел из строя и повернулся к воеводе – старцу, неподвижно сидевшему в массивном кресле: «Я считаю, что эта девушка – самая привлекательная в вашем городе!»

На площади наступило мертвое молчание. Затем послышался возглас, полный неизбывной скорби – возглас кастеляна. Его лицо осунулось, он приблизился шаткими шагами – ноги едва держали его: «Увы, Гайял Сфирский! Ты жестоко отомстил мне за обман! Это моя любимая дочь, Ширль, и ты обрек ее на смерть!»

Гайял с изумлением переводил взгляд с кастеляна на Ширль и обратно; в глазах девушки он заметил теперь замутнение безнадежности – она словно смотрела в бездонную пропасть.

Повернувшись к кастеляну, Гайял, запинаясь, пробормотал: «Я хотел быть полностью беспристрастным. Ваша дочь – Ширль – показалась мне самым прекрасным созданием из всех, какие мне встречались, и я ее выбрал. В чем я провинился?»

«Ни в чем, Гайял! – ответил кастелян. – Твой выбор справедлив. Я тоже считаю, что моя дочь – первая красавица в Сапонсе».

«Тогда объясните, в чем состоит моя третья повинность, чтобы я мог покончить с этим фарсом и продолжить свой путь», – потребовал Гайял.

«В пяти километрах к северу находятся развалины, – сказал кастелян. – Легенда гласит, что это развалины Музея Человека».

«А! – отозвался Гайял. – Продолжайте, я слушаю».

«В качестве третьего наказания ты обязан отвести мою дочь, Ширль, в Музей Человека. У входа ты ударишь в медный гонг и объявишь тому, кто ответит: „Мы призваны из Сапонса!“»

Гайял вздрогнул и нахмурился: «Как это так? Почему „мы“?»

«Такова твоя повинность!» – громовым голосом произнес кастелян.

Гайял взглянул налево, направо, назад и вперед. Он стоял посреди площади, окруженный толпой решительных и закаленных тундрой жителей Сапонса.

«Когда должна быть выполнена эта обязанность?» – стараясь сдерживать волнение, спросил Гайял.

С горечью, заставившей Гайяла моргнуть и поморщиться, кастелян ответил: «Ширль уже облекается в желтое. Через час она выйдет – через час она пойдет с тобой к Музею Человека».

«И что потóм?»

«К добру или не к добру – что будет потóм, никто не знает. Твоя судьба известна только тринадцати тысячам тех, кто не вернулся».

Плотно сжав губы, возмущенный Гайял спускался с площади по осененным листвой улицам Сапонса, внешне всеми силами сохраняя хладнокровие, хотя тошнотворный страх волнами поднимался откуда-то из глубины его тела. Ритуал сапонидов отвратительно напоминал шествие на казнь или человеческое жертвоприношение. Гайял запнулся.