Мария Семенова - Братья

Призвав весь навык воинского пути, Ознобиша вывернулся из-под ладони так ловко, что рука Машкары осталась висеть в воздухе. Порскнул в облюбованный ход.

Позади, на исаде, с грохотом обвалилась сосулька.

…Маме нравились ранние сумерки. В небе ещё тлеет свет, на земле уже вспыхивают огоньки… Ознобиша, тянувшийся за родителями, всегда ждал наступления любимой поры. Сумежного времени, когда шумные дневные дела отдают черёд тихим домашним рукоделиям, сказкам, беседам. Может, он бы поныне любовно ловил мамино далёкое слово. Если бы однажды из синевато-розовой мглы не явили себя две чуждые тени. Тогда сказки сразу стали страшными, а ранние сумерки начали пугать. С того дня навек…

Мостик под ногами ощутимо подрагивал. Ветер с Кияна, не ведающий затиший, трогал промасленные канаты. Пел разными голосами.

Выскирегцы сюда нечасто захаживали. Не то чтобы Звёздный мост, где творились казни, был в древности освящён во имя одной лишь Справедливо Казнящей и так уж оброс лишаями грозных примет. Просто в бездне, перечёркнутой узкой нитью моста, обитало многовато неупокоенных душ. Глядя вниз, Ознобиша отчётливо различал кружащиеся рои. Слышал ропоты, вплетённые в гул мощных тетив. Деловитые горожане тоже наверняка улавливали беспокоящие, тихие жалобы. Но не хотели их слышать, не хотели отвлекаться от дел.

Помнил ли кто-нибудь, что древний Коряжин ниоткуда не выглядел таким прекрасным и величавым, как с моста последнего покаяния?

Ознобиша разведал Выскирег подробнее иных уроженцев. Облазил сверху донизу со Златом, с царевной, сам по себе. Подобного пиршества взору не открывали даже окна царских палат.

Сегодня Ознобише было не до щербатых вершин в бахромах капельников, видимых с места казней. Он даже не собирался выходить сюда. Беда только, стены, сложенные остовами древней жизни, покрытые одной сплошной росписью, шутили нынче с ним шутки. Царский райца, составитель безошибочных карт, путал право и лево, не узнавал перекрёстков… раз за разом спохватывался перед выходом к Звёздному мостику. "Как так, я же к Прощальному шёл?.." Досадливо отступал. Возвращался.

Отчаявшись, махнул рукой. Шагнул на железнотвёрдые старинные доски.

И тотчас понял, что на самом деле давно принял решение. Мост лишь помог выпустить это знание из-под спуда.

Ознобиша улыбнулся, стоя на окованной западне. Мост плыл сквозь неосязаемые волокна тумана. Дальний конец, откуда выводили преступников, озарился мерно кивающими огоньками. Это шли обходом порядчики. Ночная стража, принявшая копья у дневной.

— А вот не стану бояться. Что? Убьёшь, как семьян убил? — вслух спросил Ознобиша. — Ивень не забоялся! И мне прежде смерти помирать не лицо!

Достал из кошеля коробок. Вынул бутылочку. Кроша глиняный край, концом ножа поддел пробку. Запаха действительно не было, проверять вкус он не стал. Вытянул руку подальше за канаты… Густое снадобье не торопилось наружу. Ознобиша встряхнул. Прозрачные капли бусинами канули вниз. Порвалось ожерелье, не соберёшь! Пальцы разжались, покинули сосудец и пробку. Стало весело и легко. Ознобиша искромсал коробок, выпустил пригоршню лепестков кружиться в тумане. Напоследок взялся за грамотку. Пальцами размы́кал берестяной лист, отрывая волоски, ленточки, нити. Строки письма исчезали одна за другой.

— Ещё урок пришлёшь, то же сделаю! — тихо и со страстью предупредил Ознобиша. — Ни службы от меня не увидишь, ни дружбы, ни почести! Праведному государю до веку мой труд и кровь, а тебя вовсе не знаю!

Тяжкие слова проминали ткань сущего, булыжниками падали в бездну. Ознобиша надумал скрепить их прядью волос с темечка, но не успел. Один светлячок покинул стайку, поплыл к нему через мост. Ознобиша вздохнул, убрал ножик, стал ждать. Вот сделалась различима красно-белая накидка порядчика.

— Ты что там, паренёк? — осторожно приближаясь, спросил Новко. — О чём загрустил?

Ознобиша не стал дразнить его, отозвался в полный голос:

— А думаю вот.

— Райца Эрелисов, — с облегчением оповестил своих Новко. Хотел идти, всё же спросил: — На мосту-то почто?

— Думы здесь… правильные приходят. Хотя и нелёгкие.

— Что за думы? — заново всполошился порядчик. — Душа-девица на другого глядит?

Ознобиша неволей развеселился. Бесхитростная жизнь была у порядчика Новки. Мужество не бьётся в умственных корчах, его выбор прост и прям, как клинок. У такого немилость девичья — всем бедам беда и свету скончание.

Ознобиша топнул сапожком по запертой крышке.

— Мне, райце, не о русых косах след помышлять. Мне иная печаль: как ответ великий держать.

"Царское служение, воля Владычицы… несудимого не обречь…" Забыл, с кем рассуждает.

— Ты ж, помню, толковый, — удивился Новко. — Вона, тягуна от смерти отвёл. Нешто государь дело вручил, коего не осиливаешь?

— Государь непосильных дел не вручает, — с важностью возразил Ознобиша. — Вам Площадник летать, поди, не приказывает?

Новко в свой черёд улыбнулся:

— Прикажет — и полетим. У всякого крылья растут, когда праведный рядом.

"Оно и видать… То-то Обора с подвыси упорхнул…"

— Так скажу тебе, — кивнул Ознобиша. — Я, куда сказали мне, долетел. Что велели, добыл. Ныне прикидываю, как господину подать. Изустной сказкой порадовать? Краснописную грамоту поднести?

Новко задумался.

— Грамоте я не горазд, — проговорил он затем. — На что бы мне? Да и веры грамотке нету. Не украдут, так сгорит. А я памятливый, в бабку! Вот тут, — ладонь тронула налатник и кольчугу под ним, — что влегло, уж не вытравишь.

Рассуждая, Новко на всякий случай влёк молодого райцу вон с моста. Ознобиша не противился и не возражал. Кому лучше порядчика понимать в украденном и сгоревшем! Он всё же заметил:

— Писаное слово вода не смывает, лезвие не выскабливает. Даже Беда не обязательно истребляет… А подо мной сейчас мосточки рассядутся — и ничего государю не донесу. Всё со мной сгинет.

Ручища порядчика сразу обхватила канат. Мозолистая, надёжная, раза в два пошире Ознобишиной.

— Мы на то дозорами ходим, чтобы ни под кем мосточки не расседались!

Ознобиша благодарно улыбнулся. "Я и сам удержусь, оплошки не дам. А вот ты, добрый Новко, долго выстоишь против струистых клиночков, украшенных словесами чести? Ведь смекнуть не успеешь, кто да отколь…"

Новко вдруг хитровато прищурился:

— Ты мне поведай, чтоб не пропало. Я бабкины побасенки все как есть помню. И твою сберегу!

Ознобиша успел задуматься, чью службу на деле мог нести Новко. Вдруг сам чаял заветных ножен на локотницу? "Нет уж. Двойное дно повсюду искать, скоро от мира затворишься…" Вспомнился подозрительный и нелюдимый Цепир. "Как он стать? Не хочу!"

— Слушай же, — начал Ознобиша проникновенно. — Не след правдивому райце болтать о делах господина, но ты, Новко, на праздного сплетника не похож, тебе я откроюсь… Третий сын, росший в удалении от семьи, хочет лучше узнать прославленных предков, дабы подражать им в делах великих и малых. Исполняя урок, я дошёл до Гедаха Девятого с его росписями излюбленным яствам. И вот тут, веришь ли, испытал затруднение!