Мария Семенова - Братья

Пора, решил Лихарь. Встал, молча вышел во двор.

Внутри дома плыл шепоток:

— Дозорных вздумал проведать.

— Или Беримёда. Вдруг Ознобишка опять побег мыслит?

— Куда ему наружу лезть без руки…

— Белозуб тоже думал — куда. А оно вона как.

Лыкаш будто проснулся. В братском доме имелась ещё и задняя дверь, прорубленная уже мораничами. И даже тайный лаз был, новым ложкам в науку. Молодой державец с достоинством перелез высокий порог, выбираясь на зады притона. Тотчас померещилась на плече рука стеня, беспощадная, как давеча у поруба: "Куда собрался, Воробыш?.."

"А учителя спросить иду, пожалует ли за братский стол!"

Получился бы въяве такой гордый ответ — не узнаешь, пока не изведаешь. Воровски пригибаясь, Лыкаш заспешил к малому дому. Достигнув, вскочил в сенцы, боком юркнул мимо смертных саней. Маленький жирник выхватывал из мрака обтянутое лицо Белозуба, по углам колебались непроглядные тени.

Ветер, выпроводив бесталанных орудников, расхаживал по избе, что-то взвешивал, решал. Лыкаш увидел перед собой его спину, бухнулся на колени:

— Батюшка источник…

Ветер отозвался, не оборачиваясь:

— Ты, сын, без году неделя державец. У Инберна за двадцать лет такой веры не сделалось, чтобы ко мне без спросу вбегать.

Лыкаш стукнул челом в белые скоблёные половицы:

— Накажи, батюшка! Дело откладки не терпит. Вели слово молвить…

Ветер наконец оглянулся. Посмотрел на трясущегося Воробыша, похолодел сам, но не выдал злого предчувствия, голос остался ровно-суровым:

— Сказывай, державец.

Лыкаш всхлипнул прямо в пол, наполовину от облегчения. Сумев донести, избавлял совесть от бремени, вручал более сильному.

— Ворон… вязню пальцы усёк…

Ветра с головы до пят прошла неслышная молния.

— Что?

— Ворон… — трудно сползло с окосневшего языка. — У поруба собравшись стояли… о казни рассуживали… брат наш выходил, нож доставал… Сам господину стеню говорил: довольно верность испытывать…

— За что, Правосудная… — хрипло вырвалось у источника. Миг спустя державец узрел всегдашнего Ветра, сосредоточенного, готового действовать. Великий котляр резко, требовательно спросил: — Чем началось? Какие речи вели? Вспоминай слово за слово! Без утайки!

Дело жизни, оплаченное годами трудов, качалось над бездной, однако всё можно было ещё спасти. Ветер знал это. Не впервые подобное переживал. Он справится, как прежде справлялся.

…Но ученик! Его ученик! Которого он привык думать, что знает лучше, чем тот сам себя знал!..

Лыкаш собрался с духом, хотел говорить. Снаружи донеслись выкрики, нарастающий гомон. Ударили колотушкой в гулкое сухое бревно, подвешенное на цепь.

Ветер, меняясь в лице, сразу бросился вон. Он-то думал, хуже быть уже не может, но там творилось что-то из рук вон скверное. Лыкаш устремился вслед, одержимый тем же предве́деньем.

Пока бежали, набат смолк.

Во дворе, у надпогребницы, стоял злой и озадаченный Лихарь. Перед ним сломанной куклой раскинулся в снегу Беримёд. Крышка поруба была открыта, пленного райцы след простыл.

Парни лезли друг дружке на плечи, заглядывая в провал поруба. Кто-то спрыгнул вниз с факелом — ещё раз обозреть все углы. Если не считать двух бочек с квашениной, глубокая срубная яма была пуста. Молодой моранич не поленился заглянуть даже под крышки. Никого.

— Выучили на свою голову, — бормотал Лихарь. — У Белозуба из пут утёк… Беримёда свалил…

Незадачливый сторож, по крайней мере, был жив. Мотал головой, собирал руки и ноги, силился говорить.

— Кто тебя? Ознобишка?

— Ы-ы-ы…

Подбежавший Ветер мимоходом наклонился над порубом, оглядел своё тайное воинство.

— Ворон где? — спросил почти сразу.

— Так в доме спит, — ответило несколько голосов. — Прибить грозился, кто сунется.

— След ищите, — бросил Ветер. Быстрым шагом устремился к братскому дому.

Приказать легко!.. Поди отыщи на истоптанном дворе новую ступень, да ночью в позёмке, да неведомо чью! Бывалые выследчики побежали краем притона. Если кто вон ушёл, отпечатки найдутся именно там, на целике.

Ветер рывком распахнул дверь дома. Хотён, сидевший на лавке, при виде источника стряхнул сон, вскочил, поклонился. Пороша лежал ничком, выпростав из-под одеяла руку, Ворон — всё так же окутавшись, как личинка в запрядке. Ветер подошёл, рывком сдёрнул с ученика полсть.

Предстала груда тряпья, сбитого в подобие лежащего тела.

Лыкаш увидел: Ветер покачнулся, как от удара. Наверно, это пламя жирников, подхваченное движением воздуха, метнуло странную тень.

Шагала сбегал в сени:

— И лыж его нету!

Почти сразу через порог заглянул старшой следопыт:

— Нет ступени, отец…

Лыкашу померещились чёрные, с зеленоватым отблеском крылья, незримо распахнутые в ночи… Да кажется, не ему одному. Улетел Ворон!

— И Ознобишку унёс, — пробормотал Емко.

"Поймали дикомыта на лыжах! Да ещё такого лесовика…"

Больно и страшно смотреть на человека, уязвлённого в спину. Ветер, с застывшим лицом, сквозь зубы спрашивал Лихаря, давно ли Беримёда оставили у поруба одного.

— Ну… — Стень пытался влёт сообразить, много ли знает или угадывает источник о случившемся во дворе. Потому ответ прозвучал в точности как у Бухарки.

— Не врать мне! — зарычал Ветер так, что ребята отшатнулись прочь.

"Смилуйся, Правосудная, — судорожно молился Лыкаш. — Ни за что больше… никогда…"

Лихарь стоял перед источником, опустив голову. Среди общинного дома, как у столба в переднем дворе.

— Только что… — ответил смиренно. — Все… в черёд на отступника подходили взглянуть…

Ветер беспощадно жёг стеня взглядом:

— Для этого ты Ворона заставил ему пальцы усечь?

— Не заставлял… — Гордый Лихарь погибал от стыда и отчаяния, давился словами, не смел поднять глаз. — Сам с ножом подошёл!

"А не просто у столба изобьёт, — посетило державца пугающее озарение. — Кабы насовсем не убил…"

— С ножом подошёл!.. — оскалился Ветер. — О тебе после, изродок… На лыжи все! В погонку гони!

Каково с Вороном в прятки играть, они очень хорошо знали. На пустом бедовнике не найдёшь, в круг взяв, не поймаешь. Чего ждать, кроме ночи без сна и мёртвой усталости, обделённой живым восторгом удачи?..

Собрались всё равно в один миг. Источник первым вышел на край двора. За плечами взведённый самострел, на бедро пристёгнут колчан, запретный для сторонней руки. В том колчане хранились особые болты с жалами, покрытыми ссохшейся плёнкой. Малейшая царапина — два шага одолеешь, на третьем свалишься в расслаблении.

— Не убивать! — приказал Ветер отрывисто. — Мне под выстрел подставите.

"По имени не зовёт, — давился тоскливым отчаянием Лыкаш. — Сам нарёк, гордился, любил. А теперь вот — под выстрел!" Воробыш, как все, завязывал юксы. Он крепко подозревал, что место державца было в притоне, но не посмел заикнуться. "Как станут доискиваться, кто первее виновен…" Ох. Лучше вовсе не думать.