Владимир Ильин - Кое-что об архимагах [СИ]

С другой стороны, олицетворению ужаса в ночи шагалось весьма комфортно. Хотя сам Филипп Анси обязательно заметил бы, что столь же удобно ему было при ярком свете костров, среди смеющихся беззаботных людей, уверенных в безопасности поселения. А еще с укором к обществу отметил, что избить получасом ранее попытались вовсе не темного, а подростка из опальной семьи. Ровесники чутко реагируют на разговоры взрослых – и для них семейство, где столовался Фил, было из тех, кого можно обидеть без урона для себя, толпой, ради потехи.

Надо отметить, что некоторые изменения прошли мимо их внимания – но Фил, а там и подключившийся дед, довели до сведения всех желающих, что веселая потеха теперь не для них, а вовсе даже наоборот.

Из этой битвы Фил вышел с новыми ботинками и неплохой курткой – ночи тут были изрядно прохладны. Правда, если вспомнить про спящего внутри холма, он бы не удивился и ежедневным штормам с ураганами.

Ему нравилась ночь и та грань одиночества, которая помогает мыслям созидать и конструировать. А еще тьма гарантировала, что никто за ним не проследит. Во всяком случае, он почувствует – как видит из тьмы движения патрульных, которым не повезло быть оторванными от общего праздника. Сами же патрульные несколько раз проходили буквально в двух шагах рядом, но никто и не подумал направить горящий факел в слишком густую тень от амбаров и заборов, и осколок безлунной ночи двигался дальше.

Дорога вела Фила к местной обители храмовников – освещенному тусклой лучиной на верхнем этаже двухэтажной постройки. Вернее, к участку за домом, где по местной традиции хоронили приближенных и уважаемых.

Для наказанных громом с неба, вроде как, не должно было оказаться тут участка – но многочисленные подарки богатой родни отвоевали для умерших шанс на лучшее посмертие. Поэтому две прямоугольные ямы были уже отрыты и дожидались рассвета.

Фил спрыгнул в ближнюю из них, отметив сухой грунт, в который не набралась вода. Место хорошее, безопасное – и местные колодцы с ручьями, если что, не потравит трупным ядом. Прислушался к ночной тьме, настороженно и не доверяя волнам спокойствия, нашептываемых интуицией. Но все было спокойно – не следил за ним дед, еще парой часов раньше бросивший весомую угрозу:

– Сбежишь из села – и барон выпишет на тебя розыскные листы. Виновник убийства стражника так и не найден. Арика, тебя касается тоже.

Сама же названная сестра почти сразу упорхнула заниматься исконным женским занятием – ткать и шить. Правда, ткацким станом ей служил выводок из тысячи паучков, собранных по всей округе, раскройный инструмент был не нужен вовсе, а вместо краски выступала капелька магии. Из под трудолюбивых лапок и жвал должен был выйти костюм для него самого, Филиппа – демоница пунктуально исполняла свою часть договора, категорично отмахнувшись от доводов Фила, что, мол, скоро он вырастет, и в такой наряд попросту не влезет. Контракт пересмотру не подлежал.

Оно и к лучшему, любопытство должно быть чем-то занято и не смотреть в его сторону – констатировал юноша, спокойно укладываясь в чужой могиле на спину и скрещивая на груди руки.

С рассветом Фил определенно проведет ритуал определения природы бога, как и обещано клятвой, и явит результат. Что, в общем-то, не мешает ему раньше остальных полюбопытствовать о спящем, вокруг коего за вечность сна намело целый холм.

Веки смежились, дыхание притихло, остановившись вовсе после очередного вздоха. Через десяток минут посерела кожа, неприятно натянувшись на скулах и вокруг очертившихся фаланг пальцев. Впали глазницы, заострились черты лица, а слабое движение сонной артерии замерло, как и всякого трупа, которым ныне являлось подростковое тело.

Успокоенный долгой недвижностью, первый белесый червь, выбравшийся из земли, коснулся мизинца, потянулся по желтоватому треснувшему ногтю вверх, коснулся кожи и выделил кислоту, принимаясь неспешно переваривать поднесенное угощение.

И только по прошествии четверти ночи мертвец заполошно вздохнул вновь, через силу и боль наполняя воздухом легкие. Надсадный кашель пришел, когда узловатые пальцы вцепились в стену ямы, позволяя подтянуться, кое-как присесть и вытянуть второй рукой прозрачную реторту с черной жидкостью из пространственного тайника, содрать желтыми зубами пробковую крышку и влить содержимое внутрь себя.

Филиппа свернуло судорогой; колба разбилась в сжатой от дикой боли руке, рассекая осколками тонкую кожу, а мучительный вой обернулся захлебывающимся криком. Но изменения не заставили себя ждать – под влиянием сильнодействующей алхимии, тело начало вновь вспоминать, каково быть живым. Отступала смертельная бледность, набирали силу мышцы, а сердце вновь принималось прокачивать кровь.

Чувствуя жжение на коже, Фил резким движением стряхнул налипшую мерзость, но на иное уже не хватило сил. На какое-то время он так и замер, скрюченным, с волнением и болью прислушиваясь к стуку собственного сердца.

Иные ритуалы воистину неприятны в той мере, чтобы заставить их провести кому-то еще.

Фил уселся увереннее, привалившись спиной и принялся осторожно нащупывать осколки стекла колбы, вцепившиеся в плоть ладони. Глаза его были закрыты – в темноте от естественного зрения не было особого толку. Завтра, с утра, предстояло прийти новой боли – пусть и куда как менее болезненной, чем собственная смерть. Но столь же губительной для души – пронеслась горькая усмешка.

Дед прекрасно знал, как узнать природу божества. Но вся мерзость ритуала вовсе не в боли – а в той отметине, что остается на том, кто проведет ритуал. Боль – последствия изменения сути, а не ее первопричина.

В этом отличие света от тьмы – можно сколько угодно рассуждать о природе души, но стоит ее коснуться, как костер под ногами разведут вчерашние коллеги, констатируя метку тьмы на белоснежном полотне чистоты и веры. Не им сомневаться в созданном Творцом, не им пытаться вмешаться и изменить совершенное – но ежели кто попытается…

Словно красильщики, замешивающие едкую алхимию в огромных чанах, чтобы пропитать ею полотна ткани – не остаться им с чистыми руками, стоит отойти от теории хотя бы на полшага.

Хотя в теории они сильны – коснулось воспоминание, вызвавшее новую усмешку поверх гримасы, когда Фил принялся медленно тянуть из ладони длинный, тонкий и острый осколок, опасаясь поломать и оставить в ране.

Воспоминания – они хорошо умеют отвлекать, если наполнены болью не меньшей…

..Свет факелов за их спинами создавал глубокую тень под капюшонами. Руки, сцепленные меж собой, скрывались в широких рукавах. Бесформенные плащи не давали даже близко представить облик тех, кто был в праве решать – дадут ему приют или укажут на дверь, тогда, десяток лет назад. Казалось, будто бы не люди стояли перед ним, не смертные из плоти и крови, а нечто иное, с той стороны границы жизни. Трое молчали, замерев бездвижно, словно статуи, словно часть этого места, и если уйти и вернуться через годы – так же будут запирать проход три темно-серых силуэта на фоне живого огня.