Дэвид Эдисон - Машина пробуждения

Сесстри остановилась в круге танцующих девочек, торопливо делая записи в своем дневнике. Пытаться вмешиваться было бессмысленно, да и не их целью это было.

И тогда Эшер сказал ей название.

Ладошки девочек кровоточили там, где в них вонзались ногти их подружек. Дети спотыкались от усталости, но глаза их сияли от восторга. Жуткого, близкого к агонии восторга. Их танец давно вышел за грань и удовольствия, и боли и подпитывался теперь каким-то неведомым экстатическим чувством, порожденным к жизни его собственным ядовитым колдовством. Вот что такое сварнинг. Девочки уже доплясались до самой смерти, но продолжали кружиться, кружиться и кружиться.

И это еще цветочки. Завязанные узлом сиськи Матери-Кобылы, потери пока были минимальны. Эшер заверил, что сварнинг продолжит развиваться и будет не просто перекидываться от одного человека к другому, но изменит всю действительность в целом. Если – или когда – эта мания охватит весь город, она может распространиться затем на другие миры. Не взорвется ли весь мультиверсум, подобно психической сверхновой? Или, может быть, шестеренки реальности раскалятся куда сильнее и закрутятся куда быстрее, и тогда ее охваченных лихорадкой обитателей ждет еще более мучительная вечная жизнь?

Весь план строился на том, что Купер окажется кем-то особенным. Соль затеи: обладающий особым даром человек когда-нибудь и где-нибудь найдет решение проблемы. Вот что обещал ей Эшер, а она в ответ пообещала найти и показать ему этого «особенного». Так почему же она солгала?

Взгляд Сесстри скользнул над книгами и тетрадями и устремился в окно, туда, где башни заброшенных районов пылали, подобно свечам, отлитым из камня, стекла и стали. Хотя они и горели днями и ночами напролет, но не разрушались, поддерживаемые своими неупокоенными владыками, проявлявшими себя в виде облаков клубящейся мглы, пронизанной багровыми молниями, – неутихающей грозы над неугасимым пожаром, охватившим небоскребы. Банды, поклонявшиеся нежити, словно богам, захватили эти районы под свой контроль даже раньше, чем правительство решило укрыться под Куполом, – теперь город просто наводнили облаченные в черные одеяния юнцы, пребывающие в состоянии вечной войны друг с другом и самим Неоглашенградом. И хотя Сесстри знала, что башни скрывают невероятные объемы знаний, пока что она держалась от них подальше.

От связных с Высот Амелии – художников и ремесленников, упорно не желающих оставить свои дома, – она разузнала о бесчинствовавших там ордах. Эти банды, носившие общее название «Отток», сумели добиться определенных результатов за время отсутствия князя – они обрели могущество и силу, позволившие расширить свою зону влияния: личи, эти неупокоившиеся мертвые колдуны, обладающие человеческим разумом и амбициями, то ли каким-то образом увеличили свою численность, то ли стянулись в Неоглашенград откуда-то еще, тем самым заполняя образовавшийся вакуум во власти. А их приспешники, те самые юнцы, и вовсе изрядно пополнили свои ряды. И пусть все эти Мертвые Парни и Погребальные Девки сами не были обращены в нежить, но в некоторой степени соприкасались с ней, благодаря чему и обретали определенное могущество. Даже если не обращать внимания на примитивное разделение по половому признаку, «Мертвые Парни» и «Погребальные Девки» – что за глупые названия!.. Все же банды этих головорезов представляли серьезную угрозу и без того пошатнувшейся стабильности.

А башни были лишь проявлением болезни. Пусть Купол и вздымался выше любого из этих небоскребов и сиял совсем другим светом – золотисто-зеленым, полным жизни, – он беспокоил Сесстри куда больше, нежели какая-то там армия детей и чудища. Армии не вечны. Урон, нанесенный Неоглашенграду, лишившемуся своего властителя, оценить было куда сложней. Анархия, охватившая город за время кризиса, не сулила ничего хорошего.

Сесстри не слишком доверяла Эшеру, хотя бы ей того и хотелось. А еще она желала его, хотя ни на йоту не была готова довериться своим чувствам.

Если бы она только не соврала насчет того паренька. Если бы только Эшеру хватило здравомыслия не поверить ей или хотя бы благодушия, чтобы не тащить парня в Неподобие и не заставлять ее саму страдать под тяжестью совершенной ошибки. Сесстри не понимала бледного человека, – быть может, потому она так странно себя ощущала в его присутствии, словно вдруг утрачивая присущую ей остроту мысли и становясь более язвительной, менее утонченной.

Рассказав Эшеру практически обо всем, она скрыла от него самую значительную деталь. Уже по одному только покрою и материалу одежды Купера она определила, что культура, в которой он родился, пребывала в младенческом возрасте. От цивилизаций, незнакомых с окружающим их огромным мультиверсумом, так и разило весьма специфическим солипсизмом – ее собственный мир был точно таким же в этом отношении.

Но если Эшер узнает, что у Купера есть пупок… Да, он придет в ярость, но Сесстри была уверена, что сумеет что-нибудь придумать до того момента, как они вернутся. Никто из умерших не имел пупка, только рожденные, пребывающие в первом из своих тел, – лишь у них оставалась эта отметина, эта связь с матерью и своим единственным и неповторимым настоящим рождением. Сесстри коснулась рукой собственного живота – плоского, твердого и идеально гладкого. Ей не хотелось вспоминать про свой пупок и про то, как она его лишилась.

Чем больше она раздумывала над этим вопросом, тем меньше была уверена в том, как именно попал сюда Купер, – во всяком случае, она не находила ответа, к которому можно было бы прийти путем простых рассуждений. Нет, чем больше она думала о Купере, тем меньше понимала. Пупок. Он являл собой какую-то аномалию, делавшую происходящее еще более странным, и уверенность Сесстри в том, что Купер бесполезен, пошатнулась.

Что бы она делала, не выйди Эшер из комнаты до того, как она обнажила свою находку? Как она могла признаться ему, что понятия не имеет, как такое возможно? Обычные люди просто не могли переправиться между мирами, если сама смерть не сидела у них на веслах. Богоподобное существо – кто-нибудь вроде Первых людей – или невероятно могущественный смертный, разумеется, но чтобы простой рожденный, да еще такое дитя, как Купер, пробудился в своем изначальном теле, теле, полученном в результате зачатия? Этого Сесстри объяснить никак не могла.

И она не собиралась рассказывать Эшеру правду, если только ее не вынудят.

Она обеспокоенно прошлась по пустым комнатам. А ведь она никогда не испытывала чувства тревоги. И никогда раньше не лгала своему клиенту. Поэтому она была вдвойне расстроена, поднимаясь по лестнице маленького домика к югу от Руин и бульвара Крыльев и разглядывая вазу с пожухлыми наперстянками, стоявшую в пролете под небольшим эркерным окном. Вот так и прошел весь ее день, совершенно бесцельно, а не существовало ничего более удивительного, когда заходила речь о Сесстри Менфрикс, чем бесцельность.