Дэвид Эдисон - Машина пробуждения

– Познакомься с капитаном Боул, – сказал он Куперу, кивая на квадратную женщину. – Она доставит нас в самую гущу событий.

– Привет-привет, синяя птица! – совершенно по-девчачьи помахал рукой старик, радостно улыбаясь Куперу. – Наконец-то ты проснулся.

– Ну да! – согласился Купер. – А что, было как-то иначе? Едва он успел подняться на борт, как баржа отчалила.

– Даже не спрашивай, Купер, – раздался из-за спины капитана голос Сесстри. Она сидела на ящике, скрестив ноги и привалившись спиной к деревянной сараюшке, служившей капитанской каютой. На коленях у нее лежала книга, а на уголке губ дымилась коричневая сигарилла. – Даже. Мать его. Не спрашивай.

Старик потянул себя за желтую бороду.

– А разве так не бывает со всеми нами, сын мой? Все мы порой бываем иными и непроснувшимися.

– Не спрашивай, Купер, – сказал Никсон, закатывая глаза и тоже запрыгивая на грузовой ящик. – Ничего. Мать его. Не спрашивай.

Кубическая женщина, стоявшая у штурвала, сконфуженно пробубнила, продолжая вести судно по узким каналам Неподобия:

– Ты уже успел побывать на борту «Яркой». Только тогда ты лежал в мешке, а на голове у тебя была основательная шишка.

– Правда? – посмотрел на капитана Купер; та выглядела… семижильной, вот, пожалуй, подходящее слово. – А когда?

Сесстри подалась вперед и ногой сбросила одну из своих книг за борт баржи.

– Сказала же тебе, – произнесла розоволосая, прежде чем вернуться к своему чтению; поза ее казалась непринужденной, хотя воняло от нее сейчас, как от мусорной шаланды.

Старый матрос широко развел руками и провозгласил:

– Мистический делирий, безумная страсть!

Капитан Боул кивнула в его сторону:

– Старина Уолтер присутствовал при этом. Мы отвезли тебя в Ля Джокондетт менее чем три ночи назад.

– А, ну спасибо вам за это. Это мне очень… помогло?

Сесстри скорчила гримасу.

– Ты не злишься? – спросила Боул. – Не оскорблен? Не жаждешь мести?

– Приятно познакомиться, Уолтер. – Купер принял ладонь старого безумца и от всей души пожал ее, прежде чем ответить капитану: – Нет, капитан Боул. Мирам приходит конец. Или что-то вроде того. То, что вы были причастны к моему похищению… Что ж, что было, то прошло да быльем поросло.

Боул как-то двусмысленно качнула головой.

Старик одарил Купера заговорщической улыбкой, а в глазах его отражалось желтое пламя факела.

– Делю я полуночные оргии с юными и танцую я с теми, кто танцует, да пью с теми, кто пьет.

– Звучит неплохо. Кого-то цитируешь? – спросил Купер; во всяком случае, ему показалось, что это цитата.

Уолтер выпятил грудь:

– Слова моей книги – ничто, но суть ее – все.

Купер, все еще переполняемый удивительным весельем, защищающим его психику, похлопал старика по спине – Уолтер оказался куда более крепким парнем, чем предполагали его костлявые запястья и плечи.

– Тебе стоит издать ее, Уолт.

Уолтер захихикал и с каким-то особым наслаждением вонзил свой шест в воду.

– Я все ищу что-то, да так и не нахожу, хотя и старательно искал весь долгий год, напевая подлинную песню мятущейся души.

С той стороны, где сидел Никсон, донесся глумливый смешок.

– Вы оба педики с Восточного побережья, – вздохнул как бы между прочим неребенок, кивнув на старика. – Вот только он хотя бы знаменит.

Купер внимательно посмотрел на безумца и сместил фокус зрения так, как недавно научился. Под красной цыплячьей кожей шеи Уолтера он увидел имязнак – потертую папку со звездой на обложке и зажатыми между листами пучками травы. Символ потянул за неожиданную ниточку, и Купер, не обращая внимания на то, как Никсон швыряет камушки в воду, вдруг понял, что знает, кто такой этот иссушенный матрос.

– Уолт… – восхищенно и едва слышно произнес Купер. Из глубин воспоминаний об уроках литературы всплыл образ. – Ты ведь уже издавался, верно?

Уолтер с энтузиазмом тряхнул головой:

– И я покажу, что ничего нет прекраснее смерти [45] Слова американского поэта Уолта Уитмена (1819–1892). .

Купер поднял голову – его взгляд привлекли черные фигуры, стремительно проносящиеся над зданиями. Капитан Боул выдала несколько замысловатых ругательств, заставивших бы покраснеть даже шанхайского матроса.

– Снова они. Уолтер, сможешь обогнать этих ублюдков?

Услышав это, Уолтер расхохотался, изливая свою радость в зачинающийся день. Только сейчас Купер обратил внимание на то, что утреннее солнце, показавшееся над крышами домов, на самом деле являло собой три лиловых шара. Он даже не замечал, какой цвет сегодня решило примерить небо. «Я начинаю к этому привыкать», – изумился он, не зная, стоит по этому поводу радоваться или грустить.

– Ха! – Уолтер одобрительно ткнул Купера пальцем. – Так что, я противоречу самому себе? Ну и славно, ведь когда я противоречу себе, то становлюсь больше, принимаю в себя разнообразие.

– Ладно, – кивнул Купер. – Тогда мне волноваться не о чем.

– Вот и умница.

Отталкиваясь шестом, Уолтер направил баржу под невысокий мост, опирающийся на каменные колонны с разинувшими рты лицами с двух сторон. Внезапно единственным, что мог видеть Купер, стал Купол – зеленый, бронзовый и золотой, лучащийся светом где-то вдалеке, за разделяющей их каменной пустыней. Канал вел прямо к нему, проходя через огромную площадь.

Никсон пробежал по палубе и присоединился к стоявшим на носу соотечественникам, потрясенный зрелищем. Он схватился своей маленькой ладошкой за руку Купера, но ничего при этом не сказал.

Купер лишь краем глаза посмотрел на неребенка.

– Уолт, ты не первый мертвый американец из тех, кого я встретил, но точно самый приятный. Жаль только, что тебе пришлось настолько сойти с ума, чтобы уцелеть в этом мире. Смею, впрочем, признаться, что и синяя птица тоже уже наполовину спеклась до того же самого состояния. – Купер облокотился на форштевень быстроходной, хоть и уродливой баржи, размышляя над тем, сколь многие из его соотечественников отдали бы куда большее, нежели просто палец и кожу на спине, за возможность побеседовать с теми, с кем ему довелось встретиться на этой неделе. А еще он думал, насколько бездумно и бездарно растратил все предоставившиеся ему самому возможности. И все же как он ни старался, но так и не сумел придумать, какой бы вопрос ему задать стоящему рядом с ним поэту-трансценденталисту. – Как бы то ни было, спасибо тебе за то, что ты не придурок и не пытаешься украсть мою одежду.

Один из полных безумия глаз Уолта покосился на него, в то время как второй продолжал поглядывать на солнце.

– Неужели ты усвоил уроки, преподанные лишь теми, кто восхищался тобой, был ласков с тобой и уступал тебе дорогу? Неужели ты не усвоил куда более значимые уроки, преподанные теми, кто ополчился против тебя и спорил с тобой за право прохода?