Дэвид Эдисон - Машина пробуждения

– О боже, владыка, нет, я… я очень серьезно отношусь к делу, клянусь!

– Ясссно. – Существо закашлялось, плюнув зеленым огнем на свою костлявую лапу, и словно забыло про свою подчиненную. – Дейссствуй.

Ядовитая Лилия подняла сжатый кулак – теперь она носила шипастые перчатки Гестора – и радостно закричала, отправляя своих солдат на смерть.

Цикатрикс ослабила поливинилхитиновые корсеты на своем сегментированном брюхе, пытаясь призвать к жизни силы матки, некогда служившие основой ее волшебства. Как же давно это было! Тогда она еще не отреклась от строго биологического существования и всегда путешествовала между мирами при помощи висцерального мастерства, изгибая свой детородный орган особым образом ради решения магических задач – от установления необходимой для Охоты погоды и до создания окна в иной мир, как сейчас. Во всяком случае, она пыталась его открыть.

В эти дни ее потенциал сдерживало и искусственное, толстое, словно древний дуб, тело, обвивавшее кольцами логово, и то, что ее женские части стали менее… женскими. И все же графеновые гениталии сохранили более чем достаточно сил, чтобы отворить путь, ведущий к Неоглашенграду.

Подчинив во время прибытия Альмондину и Лалловё своей воле, она могла черпать силы из их целостности. Чтобы протащить огромное тело между вселенными самостоятельно, ей бы понадобилось довольно много времени, но в ее силах было позаимствовать матки дочерей, сделать их повитухами рождения Цикатрикс в их мире.

Вздохнув, она начала приготовления к отправке. Воздух вокруг нее истончался все сильнее и сильнее, пока она вдруг с треском не проломила стену реальности; королева фей испытала облегчение, хотя это и вызвало ломоту во всех остатках ее живой плоти и перегрузку систем, следивших за целостностью ее физической оболочки. Оказавшись в спеленавшем миры непространстве, Цикатрикс стрельнула раздвоенным языком, принюхиваясь в поисках цели. Вот море Памяти о Небесах, вот зверь, плывущий сквозь косяки звездных рыб, вот город у него на спине. И все они пропахли Купером- Омфалом, прохиндеем, осмелившимся проникнуть в ее тело. Осквернителем святая святых. Она выпьет его костный мозг в качестве дижестива, после того как отобедает сердцем.

Что? Приблизившись вплотную к амниотической оболочке мира, Цикатрикс привела все свои системы в готовность к тому, чтобы пронзить завесу, защищавшую Купол и драгоценную добычу под ним, но в этот миг обнаружила, что сигнал пропал. Охраняемая Куполом машина отключилась.

Так не должно было случиться. Это не соответствовало ее желаниям. Голос заточенного в вивизисторе пикси испуганно запричитал, выдавая сообщения об ошибках, тут же дублирующиеся в информационном окне на левом краю поля зрения королевы: открыть системный журнал // окно открыто // закрыт Купол: событие паршиваяовца.

Цикатрикс уловила благоухание биологического следа своих дочерей и потянулась к ним, хотя все ее системы тряслись от злобы, – электрические разряды проскакивали между ресницами, рогами, когтистыми пальцами. Духи фей в ее вивизисторах закричали в унисон, одновременно разъяренные и страдающие; каждая схема ее тела пылала гневом из-за того, что столь желанный энергетический сигнал вдруг исчез.

Беда. Беда. Беда. беда. 63Da. 63D/-\.

Она невольно заскрежетала зубами – верхний их ряд все еще составляли те, что достались ей от природы, а нижние были сделаны из серебра и имели желобки для крови и яда. В союзе живой плоти и этих улучшений родилось нечто жестокое, яростное, и Цикатрикс было приятно думать, что произошедшие с ней изменения как нельзя лучше соответствуют ее подлинному «я», отражают ее душу.

«ЭтО настоящее 4уд0, и ты этО знаешь».

Орудийные системы, как это с ними порой случалось, начали переговариваться с ней, но сейчас королева не могла позволить себе заставить их замолчать – ей было необходимо, чтобы они бодрствовали и пребывали в боеготовности. Одно хорошо, – сейчас они восхваляли лоскутное одеяло ее души. Да, прославляйте. Да, душа. Да.

«Мы дОлжны этО иЗменить…»

Ярость Лалловё выразилась в той точности и стремительности, с какими она возвратилась из гардеробной в свою мастерскую и принялась быстро уничтожать все висевшие на стенах часы и механизмы, нанося удары кулаком точно в центр каждого из них. Стекло разлеталось осколками, со звоном сыпавшимися на паркет, один удар следовал за другим. Более тридцати разбитых устройств ее собственной разработки лопнули под ее каблуками, превратившись в обломки, смешавшиеся с крошевом фарфоровых циферблатов и крохотными погнутыми металлическими стрелками и индикаторами. Когда маркиза закончила разгром, из разбитых ею механизмов, начав вторую волну разрушений, посыпались каскадом булавки с головками из крохотных, как блошки, сапфиров и рубинов, и их звон стал музыкальным аккомпанементом гневу Лалловё.

Она бросила питающийся от Купера вивизистор на рабочий стол, подумывая и это устройство подвергнуть той же участи, что и остальные. Вся работа псу под хвост. То, что мать все это время знала, как именно работают вивизисторы, еще ничего. Но то, что она вернула сестру к жизни, больно жалило. Неужели и в самом деле было так необходимо одновременно и демонстрировать Лалловё всю бессмысленность ее усердного труда, и возвращать ее главную соперницу? Указание неправильного пути действий – инструмент полезный, без всякого сомнения, таким образом мать могла подвергнуть испытанию способности своей дочери: в конце концов, не сумев воссоздать вивизистор по имеющейся модели, Лалловё не могла бы даже и надеяться однажды сменить мать и самой стать королевой.

Но, увидев, что Альмондина вернулась, вломилась к ней прямо в ванную – ее ванную, – Лалловё пришла в такую ярость, что не чувствовала собственных щек. Ей хотелось только разрушать. Впрочем, это было отчасти даже забавно, ведь появление сестры пробудило в маркизе именно те черты, какими и надлежало обладать правительнице из рода Незримых фей, – неукротимость хаоса в паре с бушующим эгоизмом, черпающими энергию в беспрестанной погоне за славой, свободой и местью.

Неужели Лалловё была настолько бесполезна, что ей поручили этот мартышкин труд – невероятно сложный, требующий больших затрат, – только для того, чтобы бросить потом в последнюю минуту плоды ее мучений в мусорную корзину и заставить ее освободить дорогу подлинной наследнице Цикатрикс? Лалловё сейчас ничего так не хотелось, как разбить созданный ею вивизистор, выпустить кишки своей сестре, а затем покинуть город.

Она на мгновение остановилась, когда ее виски пронзила острая стрела боли, а затем еще одна. У маркизы даже дыхание перехватило, но, когда она коснулась рукой головы, приступ уже миновал. Она просто переутомилась, вот и все. Вот и всё.