Элвин Гамильтон - Потомки джиннов

Я застыла, вспомнив было Нуршема в доспехах, однако вместо гулкого голоса из-под бронзовой маски услышала другой, хотя тоже очень знакомый:

— Берегись!

Запрокинув голову, я посмотрела в лицо человеку, стоявшему надо мной.

— Она вооружена, — продолжал он, равнодушно встречая мой взгляд.

Оказавшись здесь, я была готова к чему угодно, только не к этому. В дверях, аккуратно причёсанный и одетый, хоть и в разорванных брюках, стоял Тамид.

Голова шла кругом, я застыла от изумления. Не могла пошевелиться, даже когда стражник с револьвером в руке обошёл Тамида и выхватил у меня осколок стекла, испачканный кровью — так сильно его сжимали мои пальцы. Я даже не ощутила боли и не сопротивлялась, когда меня рывком подняли на ноги и отвели назад на мраморное ложе. Лишь раз только дёрнулась, но не в попытке убежать, а не в силах отвести взгляд от Тамида.

Мы выросли по соседству, и после смерти матери он стал мне единственным другом на долгие годы. Другом, которого я в последний раз видела, когда бежала из Пыль-Тропы с Жинем верхом на буракки, — видела лежащим в крови на дороге.

«Ты же умер!» — просились на язык слова, но так и не прозвучали. Демджи не могут лгать. Тамид был живёхонек и сосредоточенно подбирал с пола осколки стекла. На меня он даже не смотрел. Лишь еле заметная морщинка появилась между бровей — очевидно, от усилия делать вид, что не знаком со мной.

Теперь он ходил без костыля. Между тем в тот последний раз, когда мы виделись, принц Нагиб прострелил моему другу искалеченную от рождения ногу — за то, что я отказалась выдать Жиня. Я видела своими глазами, как Тамид с воплями корчился на песке. Знаю, как люди теряли ногу и с менее тяжёлыми ранами, но он как ни в чём не бывало ходил на двух. Прислушавшись к металлическим щелчкам, как у ружейного затвора, я с тяжёлым сердцем поняла: одна нога у него теперь металлическая.

— Что с ней делать, святой отец? — спросил охранник.

— Привяжи и оставь там, — сухо бросил Тамид, поднимая последний осколок стекла. — Сказал так, будто я даже не бывший друг, а какая-то вещь.

Грубые солдатские ладони больно обхватили мою забинтованную талию, и я невольно вскрикнула. Тамид наконец поднял глаза.

— Эй… — начал он, и стражник обернулся.

«Наконец-то!»

— Держи, гад!

Я ударила лбом, сама морщась от боли, и солдат пошатнулся, схватившись за голову. Проворно скатилась с лежанки и кинулась к двери, но он всё же успел опомниться и ухватить меня за халат. Кулак взметнулся, целясь в лицо. Сдвинувшись чуть в сторону, как учила Шазад, я готовилась пропустить его для броска через плечо… но удара не дождалась.

В комнате повисла тяжёлая тишина.

Руку стражника задержал незнакомец. На мгновение показалось, что это Ахмед. Гордый профиль сияет золотом в слепящих солнечных лучах, от которых моё зрение отвыкло за долгие дни во тьме. Чёрные волнистые волосы падают на высокий загорелый лоб, тёмные проницательные глаза чуть припухли, как от бессонной ночи. Только губы другие, решительно сжатые, никакой слабости и неуверенности, иногда заметной на лице принца.

Тем не менее несомненно вылеплен из того же теста. Вернее, из его теста вылеплен Ахмед. Что тут удивляться? Сыновья нередко похожи на отцов.

— Умей признавать своё поражение, солдат! — произнёс султан.

Стражник послушно отпустил мой халат, и я отскочила в сторону. Его повелитель повернулся ко мне.

Мне и в голову не приходило, что принц и его отец могут оказаться так похожи друг на друга. Представляла себе кого-то вроде тех жестоких тиранов с выцветших книжных картинок, которых неизменно побеждают хитроумные герои. Ожидала, что султан старый, жирный и лысый, в одежде, усыпанной драгоценностями, отнятыми у простых людей. Оказалось, ничего подобного. Действительность редко похожа на сказки и легенды, уж Синеглазому Бандиту следовало бы это знать.

Султан захватил отцовский трон примерно в возрасте теперешнего Ахмеда, который, как и Жинь, родился в первый год нового правления. Моих знаний арифметики хватало, чтобы подсчитать. Человек, стоявший передо мной, ещё не достиг сорокалетия.

— Ты привезла мне настоящего бойца, — усмехнулся он, обернувшись, и только тут я заметила новую фигуру в дверях. Тётка Сафия! Вскипев, я кинулась к ней и успела бы добраться, если бы султан не удержал меня за плечи. — Тихо, тихо! — буркнул он. — Побереги силы, у тебя их не так много.

В самом деле, от резкого движения голова пошла кругом, ноги подкосились, и я бессильно обвисла в его руках, несмотря на свою ярость.

— Вот и славно, — одобрительно кивнул он, словно собаке, выполнившей команду. — Ну-ка, покажись…

Он потянулся к моему лицу, и я невольно отпрянула, хоть деваться было и некуда. После бегства из Пыль-Тропы синяки от ударов Нагиба, другого его сына, не сходили у меня с лица неделю. Однако, против ожидания, пальцы султана взяли меня за подбородок бережно, почти ласково.

По слухам, когда он захватил трон, половина убитых была на его личном счету, и за минувшие с тех пор двадцать лет султан нисколько не ослаб. Жёсткие ладони его были в мозолях от охоты, войны… и убийств. Достаточно вспомнить казнённую им мать Ахмеда и Далилы. Но те же пальцы с удивительной нежностью отвели пряди моих спутанных волос, чтобы открыть лицо.

— Синеглазая, — задумчиво проговорил он, убирая руку, — как необычно для мираджийки. — У меня тревожно заколотилось сердце. Что успели поведать ему Сафия с Тамидом? Неужели слухи о Синеглазом Бандите достигли ушей самого султана? — Твоя тётка всё рассказала, Амани.

— Она лжёт! — поспешно бросила я. — Ей нельзя верить, ни единому слову!

— Хочешь сказать, что ты не демджи, как она утверждает? Или просто злишься, что тебя продала родная тётка?

— Даже не пытайся, Амани, — подхватила Сафия. — В Пыль-Тропе ты могла сколько угодно дурачить простаков, но твоя мать сама призналась мне.

Через плечо султана я поймала выразительный взгляд тётки. Всё ясно: сказала, что привезла меня прямо из Захолустья. А насчёт мятежников промолчала, лгунья. Если султан узнает, что я была с ними, дело кончится плохо и для меня, и для Сафии. Слишком много вопросов к ней сразу возникнет… В конце концов, я представляю ценность как демджи, а не как мятежница.

— Если лжёт, то далеко не первая, — усмехнулся султан. — Мне привозят дочерей отцы и матери со всех концов страны. Чего только не вытворяют: и волосы им шафраном красят, и кожу синькой — можно подумать, я не знаю разницы! — Он погладил меня по щеке, и я вздрогнула от боли, хотя не помнила, где успела пораниться. Презрительно глянул на тётку: — Ты её ненавидишь, и я не могу тебя осуждать… В молельном доме бываешь?

Тамид замер у стены, будто слившись с ней, и я ощущала его пристальный взгляд. В последний раз я молилась по-настоящему ещё в Пыль-Тропе, стоя на коленях с ним рядом, а он ругался, что я верчусь и глазею по сторонам.