Элвин Гамильтон - Потомки джиннов

Рука привычно потянулась к поясу за револьвером, но встретила лишь пустоту. Более того, приказ султана запрещал причинять вред кому бы то ни было. Да и в любом случае справиться голыми руками с двумя вооружёнными солдатами я бы вряд ли сумела.

Они вышли на свет, и только тут я разглядела лицо бьющейся пленницы.

«Узма!»

Жена Кадира. Та самая, что так старалась унизить меня на приёме у султана, а потом таинственно исчезла, словно испарилась. Только я знала, что такое бывает разве что в сказках. В остекленевших глазах несчастной не было ни проблеска разума, и я сразу вспомнила, где встречала такой же взгляд, — у Саиды, когда Хала вызволила её отсюда, из дворца, и привезла к нам в лагерь. Но Саида шпионила для Ахмеда… Чем же так провинилась Узма, что потребовалось пытать её до полусмерти?

Солдаты свернули за угол, и вопли женщины затихли вдали. Я застыла на месте, уговаривая себя хоть раз в жизни остаться в стороне и не рисковать. Выслеживать двух стражников, волочащих безумную пленницу, — трудно придумать способ вернее, чтобы угодить в пыточную самой, тем более что разобраться в происходящем он вряд ли поможет.

Я оглянулась на дверь, из которой они вышли. «Скорее всего, заперта, но вдруг… Тем не менее выходить во дворик тоже опасно — могут заметить. Глупо и безрассудно!»

Впрочем, глупость и безрассудство я проявляла далеко не впервые. Ноги будто сами понесли меня через двор. Солнечный свет отбрасывал на дверь какие-то странные блики, и, только приблизившись вплотную, я поняла, в чём дело.

Дверь была железная, только зачем-то выкрашенная под дерево.

А ещё она гудела.

Я протянула к металлу растопыренные пальцы, ощущая странное притяжение. Приложила их, и гул словно пронизал всё тело, заставив его вибрировать. Казалось, я прикасалась к ревущему пламени, не ощущая жара, а одну только мощь, заключённую внутри. Острое покалывание в пальцах разлилось по коже, дыхание перехватило, а сердце заколотилось в груди.

Внезапно чьи-то руки грубо развернули меня и с силой впечатали в дверь, выбивая воздух из груди. Покалывание кожи тут же взорвалось острой болью в каждой клеточке тела.

На меня уставились горящие глаза галанского посланника. За спиной у него маячил Кадир. Прежде чем я успела вымолвить хоть слово, галан схватил меня за горло.

— У себя на родине мы вешаем отродье демонов за шею, — прошипел он картаво, сжимая пальцы, — но я не захватил с собой верёвки.

Железная дверь обжигала спину всё сильнее. Мысли путались, в глазах темнело. Я задыхалась, бессильно царапая его рукав. Отбиться можно было как угодно, хотя бы вцепиться ногтями в слабое место на запястье или в глаза, ударить коленом в пах, но приказ султана не позволял ничего. Меня охватила паника. Похоже, смерть на сей раз не шутила, а пришла всерьёз.

Пальцы на горле вдруг разжались, и я упала на колени, упёршись руками в землю и жадно глотая воздух. Над головой слышались крики, хруст удара, болезненный вопль. Тьма перед глазами понемногу рассеивалась, я подняла глаза и увидела Кадира, который пошатывался, хватаясь за разбитый нос.

Над ним грозно возвышался брат, сжимая окровавленный кулак. Вечернее солнце светило ему в спину и слепило мне глаза, так что я даже не сразу узнала его. Рахим был похож на сказочного героя — первого смертного, готового к бою с Разрушительницей, Аталлу под стенами Сарамотая или Серого принца, что вышел против Адиля Завоевателя.

Опустившись передо мной на колени, он вновь обрёл реальные черты.

— Амани, ты как? — Приподнял мне подбородок и ощупал шею уверенными пальцами, привыкшими к боевым ранениям. Сзади стояли двое солдат, удерживая за локти галанского посланника. — Амани, скажи что-нибудь, или я отведу тебя к святому отцу.

— Не надо, — хрипло выдавила я. — Разве что придётся надеть что-нибудь под цвет синяков.

Рахим помог мне подняться на ноги, и я поморщилась, бережно трогая пострадавшее горло.

— Солдаты! — гнусаво прорычал Кадир, всё ещё зажимая переломанный нос и плюясь кровью. — Отпустите посланника и схватите моего брата!

Они не двинулись с места, вопросительно глядя на Рахима. Я заметила на их бело-золотых мираджийских мундирах голубые полоски, такие же, как у него. Знак гарнизона в Ильязе — значит, эмир уже прибыл. Вот почему Рахим опаздывал.

«Он получил свою армию».

— Отставить! — бросил он деловито.

В голосе звучала властная уверенность, которой у своего сопровождающего мне ещё не доводилось слышать. Не царедворец, а боевой офицер, солдат до мозга костей, его место на войне, а не во дворце. Настоящий командир.

Взгляд Кадира метнулся от одного солдата к другому, затем обратился на Рахима.

— Отпустить его, я сказал! — проревел он. — Слушайте приказ своего султима!

Солдаты и ухом не повели, будто не слышали. Рахим спокойно снял мундир и накинул мне на плечи, затем повернулся к Кадиру:

— Это мои люди, брат. Они подчиняются не султиму, а своему командиру. Отведите в его покои, — приказал он солдатам, — не хватало нам ещё международных инцидентов… Пойдём, Амани.

Он уже успел отвернуться, когда Кадир вдруг вытащил из-за пояса револьвер. Я вскрикнула, но было уже поздно. Грянул выстрел, и пуля угодила в плечо одному из солдат. Слава Всевышнему, не в грудь, но посланнику этого оказалось достаточно, чтобы вырваться. Он выхватил саблю и сделал выпад в сторону раненого, но Рахим успел отразить удар своим клинком.

Кипя от бешенства, Кадир вновь поднял револьвер, нацелив брату в спину. На этот раз я была проворнее — сказались уроки Шазад. То ли от гнева, то ли от недостатка опыта султим держал оружие небрежно. Я не могла причинить ему вред, но позволить убить Рахима тоже не собиралась. Всего лишь ударила по рукоятке снизу вверх, и пуля ушла в стену, а револьвер выпал, и я легко подхватила его.

Увидев наведённый на себя ствол, султим застыл на месте, ошарашенно глядя на меня.

— Ты не выстрелишь! — прошипел он.

Он был прав, выстрелить я не могла. Мешал приказ султана, но Кадир об этом явно не знал.

— Проверим? — Я взвела курок.

Палец дрожал на спусковом крючке, не в силах нажать. Мне будто снова было десять лет, и я впервые в жизни держала в руках тяжёлое оружие, зная, что лишь оно одно способно защитить.

— Амани! Брось револьвер!

Даже не узнай я голоса, мучительно сжавшееся сердце подсказало бы, чей это приказ.

Я боролась изо всех сил, до боли напрягая мышцы, но руки уже двигались сами по себе. Оружие выпало, звякнув о каменные плиты двора. Я обернулась.

Двое солдат вытянулись по стойке «смирно», один зажимал раненое плечо. Галанский посланник скорчился в луже крови, бессильно откинув руку, ещё недавно державшую меня за горло. Над ним возвышался Рахим с окровавленной саблей, а рядом, окидывая непроницаемым взглядом всю сцену, стоял правитель Мираджа.