Элвин Гамильтон - Потомки джиннов

«Одно его слово, — подумала я. — Одно слово принца отцу, и с Синеглазым Бандитом покончено».

Рахим шагнул в сторону, вежливо пропуская меня вперёд, и шепнул:

— Скажи, что я неправ!

Промолчав, я уселась на своё обычное место позади султана. Демджи не лгут.

Сэм раскинул руки, будто читал огромную надпись в воздухе перед собой:

— Знаете, у меня на родине есть древняя поговорка, которую передают из поколения в поколение: «Никогда не поворачивайся спиной к тому, кто уже пытался убить тебя!»

— Небось сам только что придумал…

Шазад прислонилась к стене, сквозь которую только что прошла вслед за Сэмом. Кто бы ещё так спокойно позволил тянуть себя через твёрдый камень человеку, которого едва знает?

— Верно, — подмигнул альб, — но согласись, хорошо сказано.

— Шазад чуть не перерезала тебе горло, когда вы первый раз встретились, а ты теперь здесь. — Я опасливо глянула через плечо, не идёт ли кто. Поляну у Стены слёз освещало утреннее солнце, гарем уже не спал. Сэм добрался до лагеря с предложением Рахима только к рассвету, и подруга решила до вечера не ждать.

— Просто красота Шазад сильнее любых истин, — снова подмигнул он, но она даже не улыбнулась, — и потом, кто я такой? Жалкий посыльный. В пианиста не стреляют…

— Что? — не поняла я. «Всё ему шуточки».

— Такое выражение… альбийское — не важно. — Он тряхнул головой, подавляя смешок, но улыбался искренне, не напоказ. Таким он мне нравился больше.

Моя подруга смотрела отстранённо, погрузившись в размышления, но я уже догадывалась, какой будет ответ. Она уже давно внушала Ахмеду, что нам нужны постоянные боевые отряды, а тут целое войско предлагают! Прибежала сама и даже ничего не сказала про мои обрезанные волосы, хотя наверняка заметила.

— Ему можно доверять? — спросила она.

Я помолчала.

— Он скрывает что-то… не хочет, к примеру, говорить, почему боится за Лейлу, — но точно не врёт. Ненавидит отца, но на трон претендовать не собирается. — Правда слетела с языка легко, несмотря на подозрения Ширы.

— А ты что скажешь? — Шазад повернулась к Сэму, который на миг опешил под её требовательным взглядом.

— Скажу, что не моё дело решать, кому можно верить, а кому — нет. Вы другое дело, у вас отличный вкус. — Он выразительно показал на себя.

— Она имеет в виду, сможешь ли ты вытащить Лейлу из гарема.

— А, ну да… — Он откашлялся, прочищая горло. — Вывести-то легче лёгкого, точно так же, как провожу сюда… — Хвастливая улыбочка вновь приклеилась к его губам. — Только знаю по опыту: когда из дворца пропадает принцесса, кто-нибудь всенепременно заметит.

— Такой большой опыт? — фыркнула Шазад.

— Принцессы находят меня неотразимым! С бандитами и генералами всё не так просто…

— Он прав, — перебила я, не дожидаясь перепалки. — Жёны здесь пропадают то и дело, но дочери всё же под присмотром. Лейла не может просто исчезнуть, начнут искать, и тогда…

— Допросят тебя, — понятливо кивнула подруга. — Узнают правду, схватят Рахима и всех нас, а джинн останется в руках у султана. — Я уже успела рассказать о последней встрече с отцом — во всяком случае, самое главное. Чтобы разрушить круг из железа, требовалась взрывчатка, которая поднимет на ноги весь дворец. — Значит, сделаем всё разом, одним ударом! Вытащим сразу всех… или никого.

Она была права. Если освободить одного только джинна, тоже начнётся расследование, и у Лейлы с Рахимом не останется шансов выбраться. Только всех троих одновременно, три мишени одной пулей.

— Ауранзеб! — осенило меня вдруг. — Отличное прикрытие! Одни мы не справимся, даже если сильно повезёт, а в толпе гостей нашим людям будет легко затеряться.

Шазад снова надолго задумалась, видимо вспоминая прошлые торжества.

— Может сработать, — кивнула она наконец. — Имин просочится легко, и Хала тоже, если успеет вернуться из Сарамотая… Ну и ещё двое-трое, больше уже рискованно… — Подруга сверкнула глазами, уже представляя дворец полем сражения и прикидывая пути атаки и отхода, но вдруг приуныла, глядя на меня. — А как быть с тобой?

Освобождать в самом деле надо не троих, а четверых, иначе, как бы успешно ни прошла операция «Ауранзеб», всё тут же следом полетит в тартарары. Султан заставит меня вновь призвать джинна и станет всесилен несмотря ни на какие усилия Рахима. Узнает у меня имена всех мятежников и их планы…

— Поживём — увидим, — с деланой беспечностью отмахнулась я. — Пока скажу Рахиму, что его предложение принято, а до Ауранзеба время ещё есть.

Сэм принялся излагать свой план, но Шазад слушала вполуха, явно думая о том же, что и я.

Оставаться во дворце мне нельзя. Во всяком случае, живой.

Война стояла на пороге. Её приближение ощущали все, даже те, кто ещё не родился, когда нынешний султан взошёл на трон. Однако мало кто пока знал, на чьей стороне окажутся они сами.

Напряжение в зале переговоров росло с каждым днём. Я наблюдала, как сичаньский генерал в гневе обрушил кулак на стол, проливая вино на разбросанные бумаги, видела целый лес ружей и шпаг, охранявших альбийскую королеву, когда она лично прибыла во дворец, чтобы заменить своего престарелого посла.

В сопровождении Рахима я бродила по коридорам и залам гораздо свободнее, чем прежде, а через несколько дней поняла, зачем султан позволил ему охранять меня. Так он ясно давал понять, что не одобряет сластолюбивых взглядов и приставаний Кадира, поскольку братья-принцы терпеть не могли друг друга.

Рахим рассказывал о совещаниях военных, а я тут же передавала новости Сэму. Так мне удалось предупредить Шазад, когда султанские шпионы разнюхали, где находится наш новый лагерь в Измане, и те никого там не нашли, а через день им подбросили фальшивые сведения и послали рыскать на другой конец города.

Тревожная весть о том, что султан вновь сговаривается с чужеземцами, быстро разнеслась по столице. Ужасов галанской оккупации никто ещё не забыл, а между тем появлялись всё новые листовки, напоминавшие, во что обошёлся простым мираджийцам предыдущий договор. Султанские стражники сбились с ног в поисках авторов воззваний, но всякий раз возвращались с пустыми руками.

Народные выступления вспыхивали, словно порох, во всех концах Измана, особенно в бедных кварталах, пострадавших от оккупации сильнее всего. По ночам на стенах рисовали солнце Ахмеда, а на кухнях делали бомбы, чтобы бросать из толпы в солдат. Такое же солнце уже красовалось и на бортах многих кораблей, стоявших в порту. Мятеж набирал силу, на подавление его посылали уже армейские отряды, но арестные списки заранее попадали в руки заговорщиков, и солдаты врывались в их дома впустую.