Энтони Варенберг - Рыжая Соня и Врата Немедии

Как же его на самом деле зовут?

— Тебе сколько лет, Муонг? — спросила она.

— Тридцать восемь.

— А сколько из них ты провел в этих лесах?

— Думаю, около пяти..

— И тебе никогда не хотелось вернуться в Бритунию?

Лицо мужчины исказилось.

— Замолчи. Мне некуда возвращаться. Мой дом и мой народ — здесь, в этих лесах.

— Ладно, ладно, молчу, — примирительно сказала Соня, думая, что достигла явного прогресса: ее «супруг» не замкнулся в себе в то же мгновение, как она вообще осмелилась заикнуться об его прошлом.

Муонг наклонился, подбирая с земли какой-то съедобный корень, и девушка невольно прыснула: на сей раз он был относительно «одет» — на его теле был кожаный поясок, к которому спереди крепилось нечто вроде передника, а сзади — пучок листьев.

Когда человек, облаченный в такой наряд, наклоняется, зеленый «хвост» выглядит ужасно забавно.

…Ближе к ночи охотники, возвратившись в селение, наперебой пересказывали происшествия дня, увлеченно спорили и смеялись.

На земле были разложены заменяющие тарелки большие листья, а на них — нанизанное на палочки жареное мясо.

Рядом, у костра, шипели новые порции еды, причем каждый кусок был переложен какими-то желтыми плодами, выделявшими горько-терпкий сок.

Палочки не укреплялись над огнем, а втыкались в землю вертикально вокруг костра.

Между тем, женщины принесли тамтамы — огромные по размеру, но достаточно легкие на вес барабаны, и оживление усилилось еще больше.

В центре был установлен самый большой, достигающий взрослому мужчине почти до плеча, по обе стороны барабаны симметрично уменьшались, и возле них встали мальчики на вид лет по десяти-двенадцати.

Муонг поднес к губам длинный закрученный рог — Соня уже знала, что такой предмет называется иньямба — и издал трубный звук. Тамтамы начали рокотать, не наращивая темп постепенно, а без всякой раскачки.

Сила удара и быстрота…

Передав иньямбу вождю, Муонг встал возле самого большого барабана, подбросил вверх палочки; перевернувшись над его головой, не нарушая ритма, они упали на барабан, отскочили вверх и снова попали к нему в руки уже где-то за спиной.

Девушка восторженно ахнула. Но соседи Муонга тут же проделали с палочками то же самое, да еще успев обежать вокруг барабанов и поменяться местами.

Но это было только начало.

Когда пот со всех катился уже. ручьем, быстрота и сила ударов достигли предела, мелькания рук стало уже не видно и казалось, что вот-вот прорвется кожа тамтамов, вперед выступил все тот же Муонг, уступив место у барабана Мвиру.

Он шел медленной походкой властелина, блики костров играли на сияющем вдохновением лице, прищуренные глаза Белого Воина смотрели в темноту, словно выслеживая врага. Он приглядывался, переступая с ноги на ногу, и вдруг резким движением запустил копье в толпу соплеменников.

Те ахнули, но не успели даже шелохнуться. Трепещущее древко уже воткнулась в землю у чьих-то босых ног.

Снова загремели тамтамы — в исступленном, бешеном темпе.

Долго так играть невозможно, и то слева, то справа два-три барабана замолкали, а музыканты, выбежав в центр полукруга, принимались плясать у костров.

Муонг еще несколько раз метнул копье в танцоров, и каждый раз оно падало так близко, что Соня едва удерживалась, чтобы не вскрикнуть.

Иногда он ловил в воздухе палочки самого большого тамтама и извлекал из него новую мелодию.

Ее повторял Мвиру с иньямбой, а затем остальные барабанщики. Образовался бешенный круговорот музыкантов и танцоров. На трех главных барабанах солировали все по очереди, даже мальчики: достать до них с земли они не могли, поэтому залезали при этом на спину кому-нибудь из взрослых мужчин и импровизировали, полагаясь исключительно на свое врожденное чувство ритма и вдохновение.

Все еще под сильнейшим впечатлением от увиденного, уже глубокой ночью, Соня опустилась на землю рядом с Муонгом.

Он сидел неподвижно возле входа в хижину и курил длинную трубку, набитую темно-красным порошком мтупаегу — древесного гриба, полузакрыв глаза и глубоко о чем-то задумавшись.

— Муонг? — Девушка положила руку на его широкое плечо. — Это было… просто незабываемо. Когда ты успел научиться тому, что эти люди умеют с рождения, да еще и превзойти их в совершенстве?

— Я тоже с рождения умел танцевать и петь, — сказал он. — Просто если Дети Змеи это почитают наравне с умением сражаться, в… других местах человек, занимающийся чем-то подобным, считается не более чем жалким шутом. И рано или поздно ему недвусмысленно указывают, где его место.

— Тебя послушать, так оплот цивилизации именно здесь, а Вся Хайбория — скопище тупых, не способных воспринимать искусства ослов, — фыркнула Соня. — Там нет ни гончаров, ни резчиков по дереву, ни ювелиров, а уж танцоров и музыкантов и подавно. Между тем, многие их них прекрасно и богато живут, получая достойное вознаграждение за свое мастерство, а не ютятся в жалких хибарках из листьев. Не думаю, что совершаю великое открытие, сообщая тебе об этом. По-моему, ты просто за что-то обижен на весь мир, — уже с сочувствием закончила она.

— Себя лучше пожалей, — сказал Муонг, — а я так вполне счастлив. Мне не на кого обижаться, Бара.

— Конечно, я могу сделать вид, что поверила, пойти и лечь спать, — проговорила девушка, — но мы живем бок о бок, а ты мне совершенно не доверяешь.

Из хижины выполз Нджомонго, Муонг обхватил его руками, подтянул поближе и положил голову удава к себе на колени.

Соня давно перестала вздрагивать при виде этой громадной твари: она уже знала, что местные жители держат удавов у себя в домах, точно сторожевых собак, и даже оставляют под их охраной собственных грудных детей. Надежнее защитника в подобном случае не сыскать, и к ребенку не приблизится не только ни один хищник, но и насекомое, мгновенно исчезающее в пасти змеи, когда дитя играет, сидя в ее кольцах, а верный сторож держит собственную голову над малышом.

— Скорее я доверился бы демону или сук-кубу, чем тебе, — ответил Муонг.

— Неужели? Я, что же, в твоих глазах — последняя из всех подлых тварей, населяющих землю?

— Нет, ты просто больна, как все вазунгу. Безумна.

— Ты тоже вазунгу, — это слово означало «белый человек», Соня его уже не раз слышала в племени. — Значит, по твоей логике, ты сам безумен?

— Ну, что касается меня, это не так. Меня, знаешь ли, сумели исцелить. Кое-кто очень постарался. Первоклассные, должен сказать, были… лекари.

— Тоже вазунгу, — утвердительно, ничуть не сомневаясь в правильности своих выводов, промолвила девушка. — Поделился бы хоть со мной, все равно ведь я никому не расскажу об этом.

— Ты тянешь время, стиснув зубы, а у тебя между тем с утра до вечера и наоборот пухнет голова от размышлений только о том, как бы добраться до Города и унести оттуда столько сокровищ, сколько ты сможешь поднять, — произнес Муонг, в очередной раз поражая Соню тем, как легко он читал ее мысли. — Ты настоящая одержимая, Бара.