Тарас Витковский - Самозванец. Повести и рассказы

— Сколько раз тебе говорить! — в ужасе сопереживал «сосед». — Читать вслух стихи собственного сочинения — неприлично. Для этого нужно слыть поэтом, а ты им не слывешь и выглядишь глупо, как любой узурпатор.

— Но ведь мои стихи хороши!.. — защищался Виталик.

— Тогда — тем более! Нс поэту, а туркестанскому гопнику, вроде тебя, плохие стихи еще простятся, а хорошие — никогда!

— Больше не буду, — чуть не плача обещал Виталик, но врал.

Когда Виталику становилось очень уж паршиво, он вечерами пробирался к дому, где живет Эштвен, и долго стоял под ее окнами (седьмой этаж, крайние слева). На него лениво сыпался снег с блестками, и похож был Виталик на оперного Ленского в сцене перед дуэлью.

Он думал: какое из трех прямоугольников — окно ее спальни? Наверное, голубоватое... или зеленое? Может, то, что гаснет позже всех? Ах, если бы это было оно, каждый раз — разное... Но гасло и это последнее окно, и Виталик, хрустя снегом, брел до автобусной остановки.

Он закрывал глаза и опять видел этот призрачный свет, льющийся не с седьмого этажа — с седьмого неба, где ангелы и меланхоличная лютня — волшебный инструмент, на котором играют эльфы. Пусть на кухне среди неубранной посуды эльф довольствуется дребезжащей гитарой с наклейкой «Грушенка-95» на деке. Зато в звездных пространствах ему лютня всегда подпоет.

И гулкий автобус, урча, подбрасывал Виталика в своем пустом нутре, и горела где-то в заснеженном небе огромная синяя надпись «Экспоцентр» на крыше невидимого дома. Невыносимо, невыносимо ощущать свою глупость, знать, что ты — объект насмешек для ничтожества, для лицемерных болванов. Невыносимо беситься от бессилия, ломать паяца и кривясь подыгрывать пошлякам. Но виноваты не они, а ты — взявшийся играть по их правилам. Когда ты появился здесь, все прочие роли были уже разобраны. Тебе предложили эту — ну так играй. Играй, иначе от тебя не останется даже дыма. Играй, потому что ты существуешь только отплясывая в их хороводе. Ты — даже меньше, чем тень. Если ты не напомнишь о себе в течение суток — ты исчезнешь, дружок. А они — они пребудут всегда. Они питаются друг от друга, сношают друг друга, убивают друг друга исподтишка — это их мир. А ты здесь совершенно случайно, посему — берегись. Если тебя раскусят, то не будут вышибать на мороз — нет. Тебя просто сожрут. Накинутся, как голодные упыри, и сожрут.

Развлекая себя подобными мыслями, Виталик слушал заунывное пение модема и высказывания Алхимика, например:

— Что это за доходяга ломится на «две-четыреста»?

Иногда Алхимик запрокидывался на спину, падая на узенький диванчик, болтал в воздухе своими ляжками и издавал страшные звуки. Потом он вдруг спросил:

— А правда, Виталик, что ты теперь постоянный любовник Эварсель?

— Кто это говорит?

— Да так, в воздухе носится.

— До чего же странные вещи носятся в воздухе. Как только меня раньше не называли, — лениво отвечает Виталик. — Ветреный любовник, пылкий любовник, страстный любовник... Называли даже хорошим, но постоянным? Это определенно что-то новенькое.

Довольный Алхимик громогласно смеется. Ксанта крупно содрогается всеми своими шарами и полусферами и протяжно голосит:

— Вита-а-алик...

Алхимик снова машет в воздухе ногой. Виталик смотрит на нее зачарованно — эта нога блестит, будто лакированная, безволосая, холеная, с аппетитным розовым жирком под ровной кожей — гигантская нога младенца-великана.

Человек в костюме милиционера.Кажется, тут провисает темпоритм. Очень много заторможенной психомоторики и рефлексии.

Женщина в костюме учительницы.Это безусловно, мировоззрение автора. Теперь любой непрофессионализм в искусстве можно объяснить мировоззрением!

Человек в костюме пенсионера.Где обещанные голые бабы?

Женщина в костюме учительницы.Ну если вам уже невтерпеж, то извольте... (раздевается).

Входит Настенька. Настроение у нее самое ни на есть боевое. Еще с порога она начинает кричать:

— Где Виталик? Где он? Где ты, с-сука?

— Я не сука, — спокойно ответил Виталик. — Я скорее кобель.

— Уга-га-га-го-га! — взорвался Алхимик.

— Кобель? — Настенька падает рядом с Виталиком и вцепляется ему в горло. Стейнбек летит в угол возле шкафа и ложится на чей-то одинокий носок, сиреневый и скучный.

— Ты почему не позвонил? Почему ты не позвонил, гад?

— Я не мог, — хрипит Виталик. — Допоздна какой-то «точка 63» качал почту на черепашьей скорости.

— А от метро? А из автомата?

— Он вчера штаны постирал, ему не выйти было, — отвечает Ксанта, поднимается и идет на кухню. Ей присоединиться к эльфам — раз плюнуть. Она сама — внебрачный сын Феанора.

— Штаны? У тебя единственные штаны?

— Увы мне, — вздохнул Виталик. — Приличные — одни.

— Да какой же ты герой? У тебя штаны с дырой! — декламирует Настенька. — Мог бы и в неприличных. Сити и не такое сожрет.

Алхимик ржет так, будто вот-вот родит.

— Словом, тебе на меня наплевать, — подвела итоги Настенька. — Впрочем, я тоже вчера не скучала. Слушай! Вчера внезапно приехал Сергей Геннадьевич Середа!

— Да ну?!

— Приехал, посидел на кухне... Рогожин растерялся, побежал в магазин за выпивкой, а Середа взял и уехал обратно.

— Странный человек.

— «Физтех», батенька. Рогожин даже не удивился. Так что мы вчера пили «Каберне», а потом занялись сексом.

— Середа рассказал что-нибудь интересное?

— Нет, он все возится со своим прожектом. Пробует достучаться до антимира. Одевается шиворот-навыворот и решает уравнения задом наперед. Черт с ним. Ты знаешь, я рассказала Рогожину о нас с тобой.

— Зачем?

— Глупый вопрос. Запомни — у меня нет от мужа секретов.

— Ну и что Рогожин?

— Купил мне две дюжины презервативов.

— Какой он... заботливый, — каменея, сказал Виталик.

— Не смей думать плохо о моем муже, — оскалилась Настенька. — Ты его не стоишь! Он — «физтех», а ты — кто?

— А я — хрен с горы. Но ты почему-то ко мне бегаешь.

— Сама не знаю почему. — Настенька принялась к Виталику льнуть. Когда она ластилась, то сразу делалась какой-то удивительно трогательной. Становилась похожей на котенка, который по шкодной своей натуре упал в чан с вареньем и, будучи вытащен оттуда за шкирку, висит — худой и длинный, с виноватым выражением морды.

— Понимаешь, — сказала она, задирая юбку, — ты в постели хорош. Бывают, конечно, и лучше — но ты хорош. И заботлив. И с тобой мне здорово. — Она стянула трусы с колготкам, скатала их в колобок и засунула под подушку.

— Но... — сказал Виталик.

— Ты что это? Бунт на корабле?

— Не здесь же! — Виталик показал глазами в сторону Алхимика.