Михаил Логинов - Забытый край [СИ]

Вслед за этим размышления перекинулись на одну прежде не замеченную странность. В последние два дня дрова в доме брались сами собой. На этот счёт он подумал так: «Просто так ничего не случается, а это значит… стало быть, старик, пока я был неосмотрителен и болел, занимался столь важным вопросом… — на пару мгновений мысленно замолчав, продолжил. — Не спорю, это его дом… Только, всё же мне следовало этим заниматься, — как-никак, а гость, тем более, — не прошенный!»

И, уже раскладывая завтрак по тарелкам, Стенсер подумал: «А славный всё-таки старик! Столько раз выручил и ничего, ничего даже не требует… — и с некоторым тёплым чувством где-то в груди, радуясь добросердечному отношению, продолжил. — Как к родному, что ли, относится?»

Улыбаясь, Стенсер громким голосом позвал:

— Эй, Будимир, идём завтракать!

За завтраком домовой ни мало изумил человека, — он ни просто перестал торопливо давиться, но и даже использовал ложку. Подобное, на памяти Стенсера случилось впервые. И, само собой, старик не мог не заметить столь пристального к себе внимания. Не отрывая взгляда от тарелки, старик спросил:

— Чего глазеешь? Еда стынет, жуй быстрее! — а после, съев немного и опустив ложку в тарелку, ехидно улыбнувшись, спросил. — Или тебе что, понравилось, когда тебя как маленького и неразумного с ложеньки кормют?

Стенсер невольно засмеялся, но, отнекиваясь, ответил:

— Спасибо тебе, что с этим выручил, — а после, вспомнив, как в этом доме укрылся от дождя, прибавил. — Да и за то, что под крышу пустил, тоже спасибо!

Хохотнув, старик ответил:

— А-а, — протянул он, махнув рукой, — не за что!

Разговор неожиданно оборвался. И всё же старик не спешил вновь браться за еду, а помолчав немного, вновь улыбаясь, с отеческим вниманием, спросил:

— А что за Марьялу ты звал?

— А? — удивившись, воскликнул мужчина. Он посмотрел на старика так красноречиво-непонимающе, что тот прибавил.

— Пока в бреду тут лежал, — указал на лежанку рядом с печью, — часто звал Марьялу. — и, передразнивая бредовый голос молодого мужчины, домовой продолжил. — Марьяла, Марьяла! Позовите Марьялу! Где моя Марьяла?

Стенсер честно попытался упомнить странную Марьялу, но это имя… или слово, не пробуждало, ни в его сердце, ни в уме никаких чувств и воспоминаний, — всего лишь звук, и только.

Пожав плечами и усмехнувшись, молодой мужчина ответил:

— А кто её знает? Я этого не помню… а не помню, — значит, так уж оно мне было важно!

Только старик не поверил. Сощурившись, он внимательно вгляделся в глаза Стенсера, а после, словно что-то поняв, покивал и, с ехидной улыбкой, сказал:

— Угу, ясно.

Стенсер задумался о том, что же мог старик такого подумать. И это ему не очень понравилось: «Да ведь он считает, что я таюсь? Что-то от него замалчиваю и… и наверное он даже не верит, что я память потерял… думает, что просто плут какой-то!»

А дальше молодой мужчина с жаром доказывал, что и в самом деле не помнит никакой такой Марьялы, что он потерял память и вообще:

— Зачем мне тебя обманывать?

— Не знаю, — с какой-то невероятной лёгкостью в голосе и добродушием, отвечал старик. — Сам удивляюсь, зачем?

И Стенсер приходил в тихое отчаяние, потому что ну никак не выходило по-настоящему доказать, что он забыл прошлое, что не знает никакой Марьялы. А старик едва удерживался, чтобы не расхохотаться, продолжал понемногу поддевать молодого и глупого мужчину.

Когда Стенсер смолк, не находя ни единственного слова, чтобы оправдаться, старик не смог удержаться и расхохотался. Сначала не понимая и удивляясь, Стенсер глядел на домового, но после, приходя к простому пониманию, что его обдурили, начал закипать от нараставшего и клокотавшего внутри гнева.

— Ах, ты… старый!

Но старик сделал то, чего человек явно не ожидал, — просто поднял руку, призывая к спокойствию, а после, уняв смех, домовой, вновь добродушно улыбаясь, сказал:

— Рад, что хворь и в самом деле оставила тебя!

Завтрак неожиданно затянулся. Как казалось, случайно начавшийся разговор, неожиданно перерос в монолог домового. Старик, по временам прерываясь, и почёсывая свою огромную бородищу, рассказывал человеку, какую тот умудрился получить хворь. Сам же Стенсер, сидя за столом напротив старика, внимательнейшим образом слушал.

— Это не обычная какая-то болезнь или простуда, нет! — восклицал старик, выпучивая глаза, тем больше нагоняя страху, — эта хворь не так проста, как тебе могло показаться! Она получена в ночи, а потому на ней непременно есть след полуночницы… и даже если её нет поблизости, так это не значит, что тебе повезло… вот со мной, тебе явно повезло, уж я-то знаю толк во врачевание! — старик поднял указательный палец, и замолчал, всем своим видом давая понять, как это необычно и важно.

— Так ты врач? — спросил Стенсер, подумав, что домовой ждёт от него вопроса.

— Тьфу, твои врачи да дохтара! — ругнулся старик, отмахиваясь от слов молодого мужчины, как от мухи. — Ничего они не смыслят, слышишь? Ни-че-го! Это, быть может там, в городе, они хоть чаго-то, да понимают, но тут… грош им всем цена!

Стенсер кивнул, посчитав, что не стоит пока ни о чём спрашивать, сообразил, что старик и сам не плохо и без его помощи сможет говорить.

— Так что я хотел? — спросил домовой и почесал затылок.

«Неужели ему это как-то поможет вспомнить? — подумал молодой мужчина. — Наверное, нужно подска…»

Но, старик опередил его, вспомнив:

— Точно, та хворь! — воскликнул домовой, радостно заулыбавшись.

«Да ну ладно! — мысленно воскликнул Стенсер. — Оно что, так работает?»

— Если её, эту полуночную заразу сразу не извести, то она, как какой-нибудь жучок, начнёт тебя, подобно дереву грызть.

«Это он меня сейчас деревом назвал? — подумал молодой мужчина. — Или сразу бесчувственным, ничего не соображающим чурбаном?»

— Понимаешь? — говорил домовой. — Эта хворь неустанно, денно и ночно съедала бы тебя. И что бы ты ни делал, к какому бы своему дохтору не побежал, а всё равно, это бы тебе нисколички не помогло! — старик расплылся в улыбке, а после, как будто бы объясняя что-то совсем уж маленькому и глупому ребёнку, продолжил. — Травы нужно знать! Травы, в них вся сила и жизнь, понимаешь?

Старик явно заговорил о том, что ему было близко. Говорил с интересом и упоением, улыбался и, даже глаза его стали блестеть в тихом сумраке дома.

— Муравушка и мать, и защитница, и спасительница всякой малой твари. Но и о нас не забывает, — как самым любимым своим детям помогает. Взять хотя бы зверобой, — домовой поглядел на Стенсера, — ты знаешь такую траву?

Стенсер растерялся. И пусть даже не знал о такой траве, но всё же ему стало немного обидно, когда старик почти сразу же махнул рукой, да ойкнув, продолжил: