Мари Бреннан - Чтоб никогда не наступала полночь [litres]

В церковном дворе он осадил коня, бросил поводья Колси, в два прыжка одолел ступени, ведущие к дверям, миновал озадаченного служку, старательно мывшего крыльцо, и вошел внутрь.

После блеска омытых ливнями улиц полутемная церковь казалась мрачной. Не успели глаза приспособиться к темноте, как неподалеку раздался голос:

– Чем могу служить юному мастеру?

Голос звучал впереди и несколько слева.

– Я ищу кое-кого из ваших прихожан, но где их дом, не знаю. Не могли бы вы указать мне путь? – ответил Девен, повернувшись туда.

– С радостью. Имя?

В глазах прояснилось настолько, что Девен сумел различить в полутьме лысеющего священника.

– Семейство Монтроз, – отвечал он.

Священник нахмурил брови, отчего морщины, избороздившие его лоб, сделались глубже прежнего.

– Монтроз… и, вы говорите, они из нашего прихода?

– Да. Я ищу Анну Монтроз, юную девицу из благородной семьи, до недавнего времени состоявшую на службе у графини Уорик.

После недолгих раздумий священник отрицательно покачал головой.

– Весьма сожалею, юный мастер, – сказал он, – но прихожан с таким именем у меня нет. Быть может, вы ищете церковь Святого Дунстана на западе, что за городскими стенами, невдалеке от ворот перед зданием Темпля?

– Что ж, справлюсь там, – машинально откликнулся Девен, поблагодарил священника за помощь и двинулся к выходу.

Перепутать приходы графиня никак не могла. И все же некие призрачные надежды заставили Девена объехать окрестности Святого Дунстана, поспрашивать во всех церквах, стоявших поблизости, а затем вновь пересечь весь город, дабы наведаться в другую церковь Святого Дунстана, мимо которой он проезжал не далее как сегодня – с утра, по пути из Вестминстера.

Прихожане по фамилии Монтроз обнаружились только в церкви Святой Маргариты Паттенс – нищее семейство, все дети не старше шести.

Во время всего этого предприятия Колси держался на удивление молчаливо, хотя о цели сегодняшних блужданий Девен не сказал ему ни слова. Однако, когда молодой хозяин вышел из церкви Святого Дунстана на западе, слуга нерешительно сказал:

– Может, я могу чем помочь?

Нерешительность Колси кое-что говорила о выражении Девенова лица: в обычных обстоятельствах его слуга отнюдь не отличался подобной робостью. Усилие воли помогло спрятать подальше от посторонних глаз мрак, охвативший душу, однако с резкостью тона Девен не совладал.

– Нет, Колси, – буркнул он. – Не можешь.

Всю дорогу назад, вдоль Стрэнда, Девен боролся с мрачным расположением духа, стараясь превратить его в нечто преодолимое. Анна Монтроз оказалась лживой, как сама Преисподняя. Вот и хозяйке насчет дома и семьи солгала. Несомненно, среди придворных и кроме нее было немало таких, кто прятал неудобную правду за парой-другой выдумок, но в свете возникших подозрений позволить этому следу остыть Девен не мог.

Призрак Уолсингема не давал покоя, заваливал его вопросами, будоражил мысли. Допустим, Анна солгала. Что предпринять дальше?

Искать ее другими средствами.

Сент-Джеймсский дворец, Вестминстер,

16 апреля 1590 г.

Услышав Девенову просьбу, Хансдон засомневался.

– Не знаю, не знаю… Ведь Пасха через неделю! Во время праздника Благородные пенсионеры Ее величества обязаны быть при ней. Все до единого.

– Я понимаю, милорд, – с поклоном сказал Девен. – Но за все время моей службы отряд еще ни разу не собирался при дворе в полном составе – даже на смотр в прошлом месяце. Я же служу непрерывно с тех самых пор, как получил эту должность, отправляя обязанности и за себя, и за других. Впервые я прошу вас позволить мне отлучиться более чем на день. И ни за что не сделал бы этого, будь обстоятельства не столь важны.

Испытующий взгляд Хансдона не обладал и половиной проницательности взгляда Уолсингема, но, кажется, разглядел он довольно. С самого дня смерти Уолсингема (а, говоря откровенно, с самого дня расставания с Анной) спалось Девену крайне скверно, и, кабы не объединенные усилия Колси да Рэнвелла, он принял бы совершенно запущенный, неухоженный вид. Разумеется, службу он нес безупречно, но мысли его витали где-то вдали, и это наверняка не укрылось от Хансдона.

– Как долго вы полагаете отсутствовать? – спросил барон.

На это Девен лишь покачал головой.

– Если б я мог предсказать, ответил бы непременно. К несчастью, я просто не знаю, сколько времени потребуют эти дела.

– Ну, хорошо, – вздохнул Хансдон. – За отсутствие во время Пасхи будете оштрафованы, но не более. Поскольку ко двору явится весь отряд – или, по крайней мере, большая его часть, – подыскать вам замену до конца этой четверти года будет несложно. А отдых вы и вправду заслужили. О возможном намерении вернуться на службу к началу следующей четверти сообщите Фицджеральду.

Если в этом деле придется разбираться до конца июня, все еще хуже, чем он опасался…

– Благодарю вас, милорд, – вновь поклонившись, сказал Девен.

Едва отделавшись от Хансдона, он снова направился прямо к графине Уорик.

Как оказалось, графиня взяла Анну к себе по просьбе Летиции Ноллис, вдовой графини Лестер, в прошлом году вышедшей замуж в третий раз, за сэра Кристофера Бланта. В ответ на расспросы ее новый муж подтвердил, что с его супругой, лишившейся благоволения Елизаветы, увидеться нелегко: выпав из фавора, она с позором удалилась в свое стаффордширское имение. Сам Блант об Анне Монтроз даже не слышал.

С досады Девен заскрипел зубами, но тут же велел себе успокоиться. Разве он ожидал, что ответ сам собой придет в руки? Нет. Значит, нужно действовать дальше.

Поскольку Рэнвелл служил Девену вовсе не так усердно, да и не так давно, как Колси, доверять новому слуге в этом деле не следовало. Таким образом, Колси отправился на север, с письмом к графине, а Девен принялся строить планы визита к доктору Ди.

Халцедоновый Чертог, Лондон,

18 апреля 1590 г.

Собственные слова Луны, точно в насмешку, преследовали ее, пока ей не начало чудиться, будто отзвуки их неумолчно витают среди суровых дворцовых стен. «Тем дивным, кто не способен извлечь выгоды из верного служения Халцедоновому Трону, при вашем дворе не место».

Да, это было сущей правдой, но вовсе не всей. Луне ни на минуту не верилось, будто Инвидиану разгневала ложь, подсунутая ею мадам Маллин – нет, это был лишь предлог. На самом деле королева приняла решение еще до аудиенции, еще до того, как Луна отправилась в Тауэр. Могло ли хоть что-то его изменить?

С тех самых пор, как Луна отправилась на дно моря, фортуна повернулась к ней спиной. Поручение найти подходы к Уолсингему несколько улучшило положение, но лишь на время. Что хорошего оно принесло ей в итоге?