Катэр Вэй - Теперь я стеллинг! (СИ)

Под лучами утреннего солнца блеснуло золото, небольшие кругляши грубой чеканки, с изображением Танцующего Шестирукого. По толпе прошли шепотки и ахи, точно бы они только сейчас узнали о содержимом; впрочем, вероятно, для кого-то оно так и было.

Рыцарь затянул пояс мешка, слегка приподнял его, прикидывая вес. И результат… Ар Густаве Сильдориан, грязно выругавшись, отпустил мешок, и, в каком-то полуотчаяньи, поднял глаза к небу и протянул к нему же свои трясущиеся ладони с растопыренными пальцами застыл каменным изваянием.

Люди, наблюдавшие за реакцией благородного, в испуге попятилась назад.

А рыцарь Тельпомеша третьей ступени, Ар Густаве, устремив свой взор в небо мысленно проклинал тот день, когда он решился приехать в этот чёртов городишко. Проклинал чёртова стеллинга, с его одержимостью, выступлениями и прочим. Проклинал саму Гелону, которая, точно бы вязкое болото, с каждым днём всё больше втягивала его в себя. В итоге, он разошёлся так, что закинув голову, издал нечеловеческой силы вопль.

Народ в изумлении и ужасе прыснул в стороны.

А Ар Густаве проклинал всё на свете потому, что мешок весил так… словно бы в нём была тысяча мер. Чуть больше, чуть меньше, но где-то около того.

Но, даже несмотря на временную слабость (небольшой нервный срыв) Густаве, всё же являлся профессионалом — может и не лучшим, но дотошнейшим и вернейшим слугой короля. Вскорости, Ар смог справиться с эмоциями: его лицо снова превратилось в холодную маску, подобающую человеку его сословия.

— Как вы это нашли?..

Щекастый парень, зябко поёжившись, вышел вперёд, после чего стукнул кулаком по груди, брякнув кольчугой.

— Ар! Мы нашли его после того, как Эр Гагнер, присланный церковью, помог разобрать нам бумаги покойного Вана Ганидзе!.. — он был явно молод, даже усы только-только начали пробиваться на его лице. Ар погладил бородку, серебрившуюся на солнце. Молодчик, расценив это как знак продолжать, сглотнул, снова стукнул по груди. — В одной из его расходных книг несколько раз упоминалась река Геланика! И, как вы и приказывали, «Цепляться за каждую мелочь», мы прочесали реку в нескольких местах, прежде чем мне повезло, Ар, — он сделал акцент на своей заслуге (Густаве отметил про себя, что тот, вероятно, тщеславен), — наткнуться на эту находку! Я… найдя меры, тут же послал за вами!

— Хвалю, — рыцарь положил руку на перекрестье меча. — Кто таков будешь? — щёки стремительно раскраснелись.

— Борлох, ваше справедлейшество! — Ар кивнул, затем окинул того взором. Прищурился.

— Теперь ты мой поверенный, до тех пор, пока я буду охотиться за Отродьем, — и, не давая переварить новость (судя по расширившимся зрачкам — молодчик готовился хлопнуться в обморок), продолжил, — день только начинается, вперёд. Нам нужно ещё многое успеть.

И, не оглядываясь, Ар направился в сторону оставленной неподалёку лошади — пегой бело-коричневой кобылке, которую держали под уздцы.

Борлох, которого со смехом и хохотом растолкали товарищи, припустил вслед за своим теперешним патроном.

«Что только, ррейх подери, творится в этом городе?!» — устало подумал Ар, взбираясь в седло кобылы.

С тяжёлым сердцем, он сложил про себя молитву, после чего посмотрел по сторонам, ожидая какого-нибудь знака от своего владыки. Но ответа, как понимаете, не последовало, разве что Борлох, которому Ар наказал выдать лошадь (пришлось отобрать у кого-то из духовенства), при попытке взобраться в седло, умудрился соскользнуть и плюхнуться оземь всем телом, при этом, звонко брякнув обмундированием. Несильно, но очень пыльно. Детвора собравшаяся поглазеть на происходящее, да и остальные любопытные зеваки, смеясь, подтрунивали над несчастным парнем, лицо которого щедро залило пунцовым оттенком. Поглядывая на неуклюжего бойца, который натужно пыхтя, упорно пытался взгромоздиться в седло, Ар усомнился в своём решении… впрочем, не в его правилах было забирать данное слово назад.

Наконец, когда Борлох, видимо не без помощи Бога, очутился на коне, они направились в Гелону. Этим двоим предстоял долгий и нелёгкий день.

Знаете, а жизнь под землёй (в пещере) мне определённо начинает нравиться! Посудите сами: вас не разбудит ублюдочный звук автомобиля снаружи, солнце не потревожит покой, нагрев вашу голову, гроза, хлопнув, как следует, не заставит вздрогнуть… Пожалуй, недостатком конкретно данного жилья являлось то, что это было общежитие — общага, несмотря на разность миров, всё равно остаётся общагой. Вернее, соседи по общаге… вы меня поняли. Конечно, меня, хвала московской прописке, миновала участь заселяться в общагу, но опыт общения с не настолько везучими сотоварищами и экскурсии к ним, оставили на душе неизгладимый след. Именно тогда я понял, почему коренные (или просто те, кому повезло прописаться) — особая, недостижимая для других элита. И, надо сказать, коренные никогда не понимали и не поймут горечь тех студентов, что вынуждены терпеть запах чужих ног, общажные порядки, этот невероятный и разухабистый дух, который пусть и зовётся «Студенчество» (он же студенческая жизнь), но который невероятно губителен для учёбы и получения знаний. Достаточно сказать, что пара моих товарищей, успешно, кстати, закончивших обучение, из семи дней недели не употребляли спиртное в той или иной форме только один.

К чему я это веду? Да потому что я грёбаный хикки, отаку и любитель приватности. И поэтому быть разбуженным писком Двенадцатой и Одиннадцатой… которые… боролись подушками?!

Словно нахохленный воробей, я высунулся из-под своего одеяла, после чего мрачно, источая в воздух флюиды ненависти, покосился на эту гетерохромную парочку, которая, издавая вопли, молотила друг друга подушками, боролось, щипалась, возилась… Внезапно, справа от себя услышал сопение. Переведя взгляд вбок, я заметил Четвёртую, мирно дремавшую под адскую какофонию звуков с невероятным умиротворением.

Между тем, на всё это безобразие с воистину философским взглядом смотрела Пятая, которая, листая книгу, казалась просто островком спокойствия в этом мире.

— Добрых тебе звёзд, Тринадцатая.

Заметив мой хмурый и недовольный взгляд, она фыркнула и кивнула головой на беснующуюся парочку:

— Привыкай. Они так почти каждый день делают, — я поднял бровь. Та вздохнула и подняла глаза к потолку, очень показательно. — Да, я понимаю, звучит странно, но они до сих пор не выросли из ребячества.

— Мы уже взрослые!.. — в это время, беснующаяся парочка, прекратив возиться на полу, приподняла головы и хором выразила своё неодобрение.