Терри Пратчетт - Последний континент [litres]

Загвоздка лишь в том, что нет ничего проще, чем воздерживаться от сладкого, когда не стоишь по колено в патоке и с неба не идет карамельный дождь.

– В воздухе действительно ощущается какой-то… привкус, – заметил профессор современного руносложения.

Магия и в самом деле обычно отдает оловом.

– Подожди-ка, – прервал его Чудакулли.

Подняв руку и пошарив по поверхности собственной шляпы, он выдвинул один из многочисленных ящичков и достал кубик зеленоватого стекла.

– Вот. – Он вручил кубик Думмингу.

Думминг взял чарометр и пристально в него вгляделся.

– Сам я им никогда не пользуюсь, – пояснил Чудакулли. – Обхожусь народными средствами. Послюнишь палец, поднимешь в воздух, и сразу ясно, откуда ветер дует.

– Но он не работает! – воскликнул Думминг, стуча пальцем по чарометру. Палубу под ногами качало все сильнее. – Указатель… Ау!

Он затряс рукой и выронил раскаленный кубик. Оплавившийся до неузнаваемости чарометр покатился по палубе.

– Но это невозможно! – вскричал Думминг. – Эти приборы выдерживают напряжение в миллион чар!

Облизав палец, Чудакулли поднял его в воздух. Вокруг пальца сразу образовался пурпурово-октариновый ореол.

– Н-да, примерно столько и есть, – сказал он.

– Но такого количества магии в мире давно уже нет! – прокричал Думминг.

Ветер толкал лодку в корму. Грозовая стена впереди заметно расширилась и почернела.

– А интересно, сколько нужно магии, чтобы создать континент? – задумчиво произнес Чудакулли.

Все посмотрели на облака. И выше.

– Пора задраивать люки, – произнес декан.

– Но у нас нет люков.

– В таком случае задраим хотя бы госпожу Герпес. И спрячьте куда-нибудь казначея и библиотекаря…

Со всего разгона они врезались в бурю.

…Тяжело дыша, Ринсвинд прислонился к стенке какого-то переулка. Что ж, бывали тюрьмы и похуже, подумал он. Иксиане, по сути, очень милые люди, когда не пьяны, или не хотят вас убить, или не то и другое вместе. Чего не хватало, так это караульных, которые, вместо того чтобы таскаться взад-вперед по коридору и портить заключенным настроение, собираются в своем закутке с парой банок пива и картами и отдыхают. Это делает атмосферу в тюрьме такой… дружелюбной. И, разумеется, мимо таких караульных гораздо легче пройти.

Он оглянулся – и увидел кенгуру . Его силуэт, огромный и сияющий, четко вырисовывался на фоне темного неба. Ринсвинд сначала вздрогнул, но потом до него дошло, что он видит всего лишь рекламный плакат на крыше здания, расположенного чуть ниже по склону. Кто-то позаботился установить под плакатом отражающие зеркала и направить на него мощные лампы.

Кенгуру украшала шляпа с дурацкими дырами для длинных ушей. В дополнение на нем была жилетка. И все равно в нем сразу узнавался тот самый кенгуру. Никакой другой кенгуру не может так ухмыляться. И в лапе он держал банку пива.

– Надолго к нам, добрый господин? – произнес чей-то голос за спиной у Ринсвинда.

Очень знакомый голос. С характерными завывающими нотками. Голос, который бросает по сторонам вороватые взгляды, готовый в любую минуту смыться. В этом голосе звучало все нытье мира.

Ринсвинд медленно повернулся. Если отбросить некоторые второстепенные детали, то фигура перед ним была столь же знакомой, как и голос.

– Не может быть , чтобы ты был Достаблем, – сказал Ринсвинд.

– Почему не может?

– Потому что… Ладно, и как же ты здесь очутился?

– Очень просто: пришел по Берковой улице, – ответила фигура.

На незнакомце были большая шляпа, огромные штаны и гигантские башмаки – в остальном это была точная копия человека, который в Анк-Морпорке, выждав, когда все трактиры закроются, начинает бойкую торговлю своими очень особыми пирожками с мясом. У Ринсвинда даже была теория, гласящая, что свой Достабль есть везде.

На шее у Достабля висел лоток с надписью «Стремительная Ида Достабля».

– Я решил, лучше занять место у виселицы заранее, – сообщил Достабль. – Висельники весьма способствуют аппетиту. Могу я тебе что-нибудь предложить, друг?

Вытянув шею, Ринсвинд посмотрел в конец переулка, где виднелась довольно людная улица. Как раз в этот момент мимо переулка прошагали двое стражников.

– Например, что? – с подозрением осведомился он, вновь ныряя в тень.

– Есть отличная баллада на хорошей бумаге, повествующая о том самом славном преступнике, которого будут вешать…

– Спасибо, не надо.

– А как насчет сувенирного отрезка веревки, на которой его повесят? Подлинный экземпляр!

Ринсвинд посмотрел на кусок веревочки, которым соблазнительно помахивал Достабль.

– Что-то сильно смахивает на самый обычный бельевой шнурок, – заметил он.

Достабль бросил на шнурок взгляд, изображающий чрезвычайную заинтересованность.

– Естественно, друг, ведь веревку пришлось не только разрезать, но и разделить на части, чтобы досталось всем желающим.

– Слушай, а хоть кто-нибудь догадался спросить у тебя: каким образом ты торгуешь этой самой веревкой, если повешение еще не состоялось? Тебе не кажется, что тут есть некий провал в логике?

Не удаляя с лица улыбки, Достабль немного помолчал. Потом произнес:

– Это отрезок веревки, так? Пеньковой, в три четверти дюйма толщиной, как раз такой, какой всегда пользуются в подобных случаях. Значит, это подлинник. Может, даже от того же производителя. Друг, я предлагаю тебе честную сделку. Ну да, наверное, это немного не тот кусок, что обовьется вокруг его грязной преступной шеи, но…

– И твоя веревка всего в полдюйма толщиной. А вот и этикетка: «Бельевые веревки от компании «Холм с компанией».

– В самом деле?

Достабль опять воззрился на собственный товар – так, словно впервые его видел. Не в традициях Достабля было допускать, чтобы какой-то паршивый факт вставал на пути у честного мошенничества.

– И все равно это веревка, – заявил он. – Настоящая веревка. Не согласен? Будь спок. А может, желаешь приобрести образчик подлинного народного творчества?

Порывшись в забитом барахлом лотке, он вытащил квадратную картонку. Ринсвинд смерил товар оценивающим взглядом.

Кое-что подобное он уже видел – там, в пустыне. Хотя и не был уверен, можно ли назвать это предметом искусства, поскольку в Анк-Морпорке в данное слово вкладывался несколько иной смысл. Скорее это было нечто среднее между историческим трактатом, географической картой и ресторанным меню. В Анк-Морпорке принято завязывать узелки на носовых платках, как бы на память. А в этой жаркой стране носовых платков не было, поэтому ее жители завязывали в узелки собственные мысли.

Хотя нечасто встретишь картины из жизни сосисок.

– Называется «Сон Сосиски и Чипсов», – сообщил Достабль.