Терри Пратчетт - Последний континент [litres]

– Э-э, декан… – прервал его речь главный философ.

– Да?

– Ты стоишь за Тупсом тут или сидишь на камне там?

Декан посмотрел на самого себя, сидящего на камне.

– Проклятье, – пробормотал он сквозь зубы. – Опять эти временны́е провалы.

– Опять? – не понял Думминг.

– Когда-то у нас такое было, в аудитории 5Б, – объяснил главный философ. – Смех и грех. Перед дверью приходилось громко кашлять, чтобы предупредить себя, – а вдруг ты уже там? Но, кстати, уж кому-кому, а тебе не следовало бы удивляться, молодой человек. Большое количество магии всегда искажает физические зако…

Главный философ испарился, оставив после себя лишь кучку одежды.

– Ничего, это должно скоро пройти, – сказал Чудакулли. – А еще помню, однажды…

Внезапно его голос сделался очень-очень тоненьким. Резко повернувшись к нему, Думминг увидел лишь кучку одежды с венчающей ее остроконечной шляпой.

Тупс осторожно приподнял шляпу. На него смотрело обрамленное кудряшками розовое личико.

– Ну и ну! – пискнул Чудакулли. – Сколько мне, господин?

– Э-э… лет, наверное, шесть, аркканцлер, – ответил Думминг, ощупывая спину, которая почему-то стала очень болеть.

Крохотное встревоженное личико сморщилось.

– Где моя мама?! – Маленький носик шмыгнул. – Это я произнес?

– Э-э, да…

– С этим можно бороться, но нужно все время контролировать себя, – пропищал аркканцлер. – Постепенно временнáя шкала переустанавливается в начальное по… Хочу конфе-е-ету!.. В начальное положе… Конфе-е-е-ету, о-о, ну, погоди, придем домой, я себя так отшлепаю!.. И временны́е часы организма тоже переустана… А где мой паровозик?! Переустана… Хочухочухочухочу паровозик!.. Не обращай внимания, я уже почти взял себя в руки…

Еще один вопль, на сей раз раздавшийся сзади, заставил Думминга оглянуться. На тех местах, где раньше были волшебники, возвышались лишь кучки одежды. Он поднял шляпу декана как раз в тот самый момент, когда легкое «блуп» стало свидетельством того, что Наверн Чудакулли вновь обрел привычные годы.

– Это декан, Тупс?

– Может быть, аркканцлер… Э-э… А от некоторых вообще ничего не осталось!

Чудакулли это известие не слишком взволновало.

– Под воздействием высокоэнергетического магического поля временнáя железа начинает пошаливать, – сообщил он. – Наверное, ей кажется, что раз сейчас далекое прошлое, то нас здесь быть не должно. Ничего, скоро их организмы приспособятся, и они вернутся…

У Думминга вдруг перехватило дыхание.

– И… хви-и… думаете, это профессор современного руносложения… ну да… хви-и… конечно… хви-и… все младенцы… хви-и… на одно лицо…

Раздался еще один вопль – на этот раз он донесся из-под шляпы главного философа.

– Здесь прямо… хви-и… ясли какие-то, аркканцлер, – прохрипел Думминг.

Когда он попытался выпрямиться, спина издала пронзительный скрип.

– Главное, их не кормить, и они обязательно вернутся, – заверил его Чудакулли. – А вот с тобой, сынок, – то есть с вами, отец , – будут проблемы.

Думминг поднес руки к лицу. Сквозь бледную кожу просвечивали вены. Еще чуть-чуть – и будут видны кости.

Груды одежды вокруг одна за другой вновь наполнялись содержимым – это опять входили в свой возраст волшебники.

– На сколько… хви-и… выгляжу? – тяжело дыша, вымолвил Думминг. – Хви-и… хотите сказать, что за толстую книжку… хви-и… мне сейчас лучше не браться?

– И за длинные предложения тоже, – кивнул, подхватывая его под локти, Чудакулли. – На сколько лет ты себя чувствуешь? Внутри?

– Хви-и… кажется… примерно на двадцать четыре, аркканцлер, – простонал Думминг. – Я чувствую себя… хвии… как двадцатичетырехлетний, который… хви-и… только что отпраздновал свое восьмидесятилетие.

– То есть тебе двадцать четыре. Твердо держись этой мысли. Ты должен внушить ее своей временнóй железе.

Думминг попытался сосредоточиться, но это было нелегко. Какая-то часть его личности хотела спать. А другая ворчливо бормотала себе под нос: «Ха, и это ты называешь временнóй дисфункцией? Посмотрел бы ты на временны́е дисфункции, с которыми мы имели дело во времена моей молодости…» И еще одна часть весьма недвусмысленно намекала, что если прямо сейчас он не отыщет где-нибудь поблизости туалет, то она за себя не отвечает.

– Зато волосы у тебя прям как в молодости, – ободряюще произнес главный философ.

– А помнишь старика Барахляного Шпрунгеля? – с удивлением услышал Думминг собственный голос. – Вот у кого была… шевелюра… так шевелюра… – Он попытался взять себя в руки. – Но ведь Шпрунгель еще жив! – прохрипел он. – Ему столько же, сколько мне. О нет … я помню вчерашний день так, как будто он был… хвии… почти шестьдесят лет назад!

– С этим можно справиться, – сказал Чудакулли. – Все, что требуется, это упорно твердить себе, что тебя такой расклад не устраивает. И главное, не паниковать.

– А я паникую! – взвизгнул Думминг. – Просто… хви-и… очень медленно! И у меня такое чувство… хви-и… будто я все время падаю вперед!

– О, это называется «принятие собственной смертности», – ответил Чудакулли. – Рано или поздно нечто подобное переживают все.

– И еще… хви-и… кажется, моя память начала… хви-и…

– И почему тебе так кажется?

– Что значит «почему»? Вы что, издеваетесь… хви-и… надо…

В голове Думминга что-то взорвалось. Его оторвало от земли. На какое-то мгновение ему показалось, будто он с головой погрузился в ледяную воду.

А затем кровь вновь хлынула в сосуды.

– Прекрасно, юноша, – поздравил Чудакулли. – Седина уходит.

– О-о… – Думминг рухнул на колени. – Это было все равно что надеть свинцовый костюм! Не хотелось бы снова пережить такое !

– В таком случае лучше тебе покончить жизнь самоубийством, – пожал плечами Чудакулли.

– Вы хотите сказать, это повторится ?

– Весьма вероятно. Один раз наверняка.

Когда Думминг поднялся на ноги, глаза у него блестели металлическим блеском.

– Давайте найдем тех, кто строит это место, и попросим их вернуть нас домой, – предложил он.

– Знаешь, они ведь могут и не внять нашей просьбе, – ответил Чудакулли. – Боги довольно сумасбродные типы.

Думминг решительно закатал рукава. На языке волшебников это было все равно что передернуть затвор пистолета.

– А мы настоим на своем, – заявил он.

– В самом деле, Тупс? А как насчет вреда, который мы можем нанести волшебной экологии?

Взглядом Думминга сейчас можно было прошибать стены. Чудакулли недавно перевалило за семьдесят, однако в волшебной среде это даже за возраст не считалось (главное для волшебника – пережить первые полвека; потом волшебники живут еще два раза по столько, а то и больше). Назвать свой нынешний возраст Думминг затруднился бы, но он словно наяву слышал, как уже сейчас где-то точится лезвие, готовое вскоре вонзиться ему в спину. Одно дело – знать, что движешься из пункта А в пункт Б, и совсем другое – увидеть пункт назначения воочию.