Терри Пратчетт - Последний континент [litres]

– А не пошла бы она, – ответил Думминг [22].

– Правильно замечено, господин Тупс. Вижу, из тебя все-таки может получиться волшебник. А вот и декан… О…

Одежда декана вдруг начала раздуваться – но своего прежнего размера так и не достигла. Остроконечная шляпа держалась теперь на голове декана исключительно благодаря ушам, которые выглядели куда краснее и больше, чем это помнил Думминг.

Чудакулли приподнял шляпу.

– Руки прочь, дедуля! – рявкнул декан.

– Ага, – произнес аркканцлер. – Лет этак тринадцать. И это многое объясняет. Ну что, декан, ты с нами или как?

– Еще чего! – Подросток-декан громко хрустнул суставами пальцев. – Ха! Я опять молод, а все вы очень скоро откинете копыта. Тогда как у меня впереди вся жизнь!

– Во-первых, вся твоя жизнь пройдет здесь, а во-вторых, декан, тебе кажется, что нет ничего лучше, чем быть деканом, когда тебе тринадцать? Но через пару минут ты вообще забудешь, что когда-то занимал деканскую должность. Старушка временнáя железа придет в себя, и она не допустит, чтобы ты помнил что-то еще, кроме того, что положено в тринадцать лет. Ты следишь за моей мыслью? Да ты уже начал забывать, иначе бы все это знал! В общем, придется тебе, декан, начинать все заново…

Скорее не мозг контролирует тело, а оно – мозг. Подростковый возраст не самое лучшее время жизни. Как и старость, если уж на то пошло, но, по крайней мере, в старости вас не беспокоят прыщи, да и некоторые другие железы поунялись, и можно себе позволить прикорнуть после обеда или беззастенчиво таращиться на юных красоток. Всеми прелестями пожилого возраста декан еще не успел насладиться, а вот каждый юношеский прыщ, все сопровождающие взросление моральные и физические муки твердо отпечатались в его морфогенетической памяти. Одного раза, решило его тело, более чем достаточно.

И декан стал расширяться. Особенно голова: она словно бы раздулась и теперь вполне соответствовала по размеру ушам.

Декан довольно потер лицо. Ни единого прыщика.

– Уж пять минут-то могли бы дать мне побыть молодым, – ворчливо произнес он. – Что это было?

– Временнóй провал, – объяснил Чудакулли. – Ты уже с ними сталкивался. О чем ты вообще думал?

– О сексе.

– Ну да, конечно… Глупо было спрашивать. – Чудакулли окинул взглядом пустынный берег. – Господин Тупс считает, что можно… – начал он и осекся. – О боги! Там люди !

К ним двигалась молодая женщина. Покачивая бедрами.

– Ого-го, – сказал декан. – Это, случаем, не дикарка?

– Дикарки должны носить юбки из травы, – покачал головой Чудакулли. – А это… Что это такое, Тупс?

– Саронг.

– А мне так и саронга вполне достаточно, ха-ха! – оживился декан.

– Сразу хочется помолодеть лет этак на пятьдесят, – произнес заведующий кафедрой беспредметных изысканий.

– Мне хватило, – заявил декан. – Кстати, кто-нибудь заметил, как я удачно пошутил? Тупс сказал, мол, это саронг, а я…

– А в руках она что держит?

– …Нет, послушайте, а я ему и говорю, мол, мне…

– Кажется… кокосы… – приставив к глазам руку козырьком, определил Думминг.

– Скорее нечто похожее на кокосы, – уточнил главный философ.

– …Мне саронга вполне достаточно, типа…

– Один кокос точно, – сказал Чудакулли. – Я, конечно, ничего не имею против, но эти дикарки – разве они обычно не черноволосые? Рыжие волосы – по-моему, это как-то не совсем типично.

– …Мне все равно, юбка из травы или…

– Интересно, откуда она этот кокос взяла? – осведомился профессор современного руносложения. – Или он сюда приплыл, как и мы?

– …Да послушайте же, когда Тупс сказал о саронге, я…

– Кого-то она мне напоминает. – Чудакулли задумчиво потер подбородок.

– Я как-то был в Музее Своеобычных Необычностей, – вступил в беседу главный философ. – Так там есть один прибор, называется коко… гм… мер. Да, кокомер. Весьма любопытной формы. Бьюсь об заклад, вы ни за что не догадаетесь, о ком я при виде его сразу подумал!

– Уж не о госпоже ли Герпес? – предположил Думминг.

– Гм, должен признать…

– Лично мне этот прибор показался лишь слегка забавным, – ехидно заметил декан.

– А ведь это она и есть, – сказал Чудакулли.

– …Сначала я подумал о кокосе, ну а потом…

Главный философ внезапно осознал, что его никто не слушает. Он обернулся, посмотрел, выдавил: «Ммяяя…» – и рухнул на песок.

– Йа не совсем поняла, что произошьло с госьподином библиотекарем, – произнесла госпожа Герпес голосом, от которого главный философ даже в обмороке забился мелкой дрожью.

Кокос открыл глаза и воззрился на волшебников так, словно увидел нечто ужасное. Но такой взгляд для младенцев-орангутанов абсолютно нормален. Тем более если учитывать, что данный младенец-орангутан смотрел на декана.

– И-ик! – произнес он.

Чудакулли прокашлялся.

– Что ж, по крайней мере форма у него сейчас правильная, – сказал он. – Э-э, а вы, госпожа Герпес? Вы как себя чувствуете?

– Ммяяя, – подал голос главный философ.

– Замечательно, благодарю, – ответила госпожа Герпес. – Йа пребываю в юдивительной гармонии с окрюжающим миром. Не знаю, может быть, это от морской воды, но так прекьрасно йа себя не чувьствовала уже очень давьно. Но йа оглянюлась и вдрюг ювидела этю чюдеснюю человекообразнюю малюткю…

– Думминг, будь так любезен, брось главного философа на минутку в море, – попросил Чудакулли. – Туда, где не слишком глубоко. Если пойдет пар, не обращай внимания.

Он взял госпожу Герпес за свободную руку.

– Не хочу вас волновать, дорогая госпожа Герпес, – начал он, – но полагаю, шока все равно не избежать. Во-первых, и прошу вас, только не поймите меня неправильно, было бы неплохо, если бы вы надели что-нибудь посвободнее. – Он сглотнул. – Слегка.

Блуждая по влажным и пустым просторам, казначей также пережил некоторые возрастные изменения, однако для человека, способного провести полдня, представляя себя вазой с цветами, это были сущие пустяки.

А вот что действительно привлекло его внимание, так это огонь. Горел плавник, вытащенный из моря. Оттого что топливо было перенасыщено солью, пламя имело синюю каемку.

Рядом с костром лежал мешок из шкуры животного.

Мокрая земля рядом с казначеем вдруг расступилась, и из трещины наружу вырвалось дерево. Оно росло так быстро, что капли дождя, падая на распускающиеся прямо на глазах листья, тут же превращались в пар. Но все это казначея не удивило. Его вообще почти ничто не удивляло. Кроме того, до этого момента он ни разу не видел, как растет дерево, поэтому и не мог знать, какая скорость его роста считается нормальной.

Затем земля неподалеку взорвалась еще несколькими деревьями. Одно росло так быстро, что прошло весь путь – от молодого деревца до полусгнившего пня – за несколько секунд.