Майкл Суэнвик - Хроники железных драконов

— Не обманывайся моей девичьей внешностью, вислоухий ты мальчик. Я много старше, чем выгляжу, и мне насквозь знакомы все виды жульничества, мухлежа, обмана и грошовой магии.

— Все, да не все. Этот я только что придумал. — Нат положил на стойку железную шайбу — металлическую кругляшку с дыркой размером примерно в гривенник. Рядом с шайбой он кинул четвертак. — Десять долларов, что я протолкну этот четвертак через эту шайбу.

Жаба потерла шайбу между пальцами. Затем поднесла ее к глазу и посмотрела сквозь дырку. Затем с той же тщательностью обследовала четвертак. И под конец сказала:

— Хорошо, иду на десятку.

Нат взял шайбу, просунул палец в дырку и толкнул им четвертак. Секунду Герцогиня молчала, а затем рассмеялась и стала вытаскивать из-под стойки сигарный ящик.

— Просто запиши на мой счет, — остановил ее Нат. — Думаю, я буду приходить сюда довольно постоянно. Начнем, пожалуй, с ленча. На троих.

— Дело нехитрое. — Герцогиня взяла огрызок мела и написала в свободном уголке сплошь исчирканной надписями стены: НУ, $8.45.

Нат перегнулся через стойку и пальцем стер 45 центов.

— Чаевые, — объяснил он. — Слышь, а у тебя нету, случаем, новой колоды карт?

Жаба достала из-под стойки колоду.

— Три зеленых.

— Нет, в смысле — казенная.

— Четвертак.

Она заменила колоду на вроде бы точно такую же и подбила счет. Нат взял у нее мел и заменил конечную пятерку на ноль. Герцогиня улыбнулась.

Она ушлепала на кухню, чтобы через несколько минут вернуться с двумя корзинками поджаренных бутербродов с сыром, и нацедила из крана три кружки пива. Когда с ленчем было покончено, Нат заказал пачку «Мальборо» и уменьшил конечный счет еще на гривенник.

— Первая, как мы попали в этот город, — заметил Вилл, блаженно затягиваясь.

— Впервые у нас? — спросила Герцогиня. — И Вавилон, конечно же, не такой, каким он тебе представлялся.

— Я думал, все это сплошь одно здание.

— Все так думают. Но единое здание — это очень негибкая структура. Времена меняются, и все, что нужно, меняется вместе с ними. Когда-то народ ездил в конных повозках и зимой спал по дюжине в комнате, чтобы было теплее. Теперь все конюшни и каретные сараи перестроены в апартаменты, потому что центральное отопление и все хотят селиться без ничьих посторонних глаз. Нимрод понимал это с самого начала и потому построил не город, а вроде как каркас города — двойную спираль с перемычками, стоящую на этой самой вулканической пробке. Здания сносят и ставят новые, а город продолжает существовать. Большого прови́дения был человек, царь Нимрод.

— Была знакома с ним лично, если я верно тебя понимаю? — спросил Нат, явно забавлявшийся этим разговором.

— Я ведь не всегда была такой, как сейчас, — высокомерно заметила Герцогиня. — В давно минувшие времена я была юной и простодушной. К тому же настолько маленькой, что поместилась бы в чайную чашку. Я жила тогда в трещине скалы на склоне Арарата, рядом с узкой тропинкой к его вершине. Каждое утро царь Нимрод шел по этой тропинке, чтобы пением сделать гору выше, и каждым вечером он спускался по ней назад. Такой уж у него был обычай, и я нимало об этом не задумывалась, потому что была тогда глупенькой тварью, не умевшей ни излагать свои мысли, ни хотя бы мыслить здраво… Однажды Нимрод так и не стал подниматься на гору. О, что за день это был! Страшные грозы сражались в небе подобно драконам, по скалам хлестали молнии, земля сотрясалась до самых своих оснований, гора плясала и прыгала. Нет слов, способных описать этот разгул стихии. Это был тот самый день — но прошли столетия, пока я это осознала, — когда вынужденный страшнейшей опасностью Нимрод вызвал море, дабы сокрушить своих недругов. Арарат гудел, как огромный колокол, когда океанские воды били по нему яростнее любого молота, затопляя по Нимродову приказу луга и создавая попутно Бухту Демонов, и по сю пору остающуюся для Вавилона главным портом и главным источником его процветания. Но ты, наверное, слышал эту историю.

— Да, — кивнул Вилл.

Нат торжественно продекламировал:

Сменив громогласное громыхание на будничный голос, он добавил:

— Я могу, если хотите, прочитать все восемь тысяч строк.

— Кто сейчас рассказывает — ты или я? — окоротила его Герцогиня. — На следующий день Нимрод появился, только шел он на гору без прежней бодрости, нога за ногу. На лице его было недовольство, он взглядом обшаривал все вокруг, словно что-то искал и не мог найти. Заметив в скальной трещине жабу, он, по минутному капризу, остановился и подобрал меня. И обратился ко мне с такими словами: «Взгляни на дела мои, маленькая квакушка, и отчайся». Из его глаз струились слезы, ибо ценою, уплаченной им за освобождение своего народа, стала смерть. Все они были от рождения бессмертными, а он привязал их к колесу времени. Само собой, я ничего не сказала. Но Нимрод все равно говорил сам с собой, ибо если Могучие и нуждаются иногда хоть в каких-либо слушателях своих монологов — в тот раз эта роль досталась мне, — то никакой реакции им уж точно не нужно. «Умалились, — сказал он, — мои силы. Гору, которая должна была стать нашей крепостью, я не могу больше вырастить ни на ладонь. Лучше свобода и смерть, думал я, чем бесконечная жизнь в рабстве. А теперь моя уверенность поколебалась. Какой смысл что-то строить, если когда-нибудь оно непременно разрушится? Если когда-нибудь я непременно умру — к чему тогда ждать? Завтра ничем не лучше, чем сегодня. — Он взглянул на меня так, словно увидел впервые. — Но тебе это слово неведомо, так ведь? Животные понимают смерть лишь тогда, когда она прямо к ним приходит. Ну что ж, у меня сохранилось еще достаточно сил, чтоб заставить тебя понять». И его пальцы, бывшие до того очень осторожными, сомкнулись вокруг меня подобно клетке. Медленно, постепенно сжимал он их в кулак, выдавливая из меня мою жизнь. Я барахталась, сопротивлялась, но все, конечно же, было тщетно. О, сколь велик был мой ужас! И в тот момент я действительно осознала смысл и природу смерти.

— И что же ты сделала? — поинтересовался Вилл.

— Я сделала то, что сделала бы в такой ситуации любая уважающая себя жаба. Я написала ему в ладонь.

— Довольно рисковый поступок, — поморщился Нат, — особенно если учесть, что Нимрод был не только волшебником, но и Силой.

— Откуда мне было знать? Что там знает долбаная жаба?

— Ну и что же было потом?

— Нимрод рассмеялся и отпустил меня. «Живи, маленькая жаба, — сказал он в напутствие, — расти и процветай». Получив свободу, я забилась в скалу так глубоко, как только сумела, и был еще, как видно, в его словах остаток могущества, потому что здесь я и нахожусь с того самого времени.