Майкл Суэнвик - Хроники железных драконов

— Ты спятил, — прошептала Джейн. — Никто не может уничтожить Богиню.

— Никто никогда не пытался. — Голос Меланхтона звучал ровно и внушал доверие — полная противоположность безумию его слов. — Время, прожитое нами врозь, не было потрачено зря, не сомневайся. Я перехватил управление собственным развитием и сделался могущественным сверх нормы, установленной для моего вида. У меня хватит разрушительной мощи, будь уверена. Но у дракона-отступника, нарушившего клятву и не имеющего господина, нет будущего. Небеса закрыты для меня. Я могу либо вечно пресмыкаться среди корней и погребов мира, либо насладиться последним гибельным полетом. Мне не удастся еще раз застать стражей закона врасплох. Что ж, да будет так. Я совершу четвертый скачок через Адовы Врата. Я пойду на штурм самого Спирального замка, и сокрушу его, и выволоку Богиню из-под его осыпающихся развалин. И, клянусь всей скверной мира, я убью эту суку!

— Это невозможно, — неуверенно возразила Джейн.

— Ты по-прежнему отравлена надеждой. Полагаешь, будто где-то существует нормальная жизнь и определенное сочетание действия, ограничений, знания и удачи спасет тебя, если верно составить смесь. Что ж, у меня для тебя есть новость. Все — прямо сейчас, прямо здесь, — и лучше не будет.

— Все наладится!

— Когда такое было? — Драконье презрение ощущалось физически. Дверь кабины с шипением отворилась. — Иди. Возвращайся в свою комнату и наслаждайся своим настоящим. Приходи обратно, когда повзрослеешь достаточно, чтобы взирать на тщету бытия не морщась. Когда отчаешься и перейдешь от отчаяния к мести. Когда перестанешь лгать самой себе.

— Каким настоящим?

Огни потускнели. Меланхтон не ответил.

— Ты сказал — наслаждайся своим настоящим. Каким настоящим?

Ничего.

— Я все это уже проходила. Я больше не собираюсь играть в твои дурацкие интеллектуальные игры.

Молчание.

Джейн старательно задавила ярость, страх и доводящее до исступления ощущение собственной беспомощности. На это ушло некоторое время. Наконец она выбралась из кабины, как хотел Меланхтон.

Как обычно, больше ей ничего не оставалось.

Каким-то образом она добралась домой в Хабундию. Когда она коснулась рукой двери, ее пронзило ледяное копье предчувствия. Девушка заколебалась, не в состоянии повернуть ручку.

Это было глупо. Внутри ничего нет — там не может быть ничего хуже того, с чем она только что столкнулась в подвалах Бельгарда. Это Меланхтон, просто из зависти, поворачивает нож в ране. Она распахнула дверь.

Мартышка и Крысякис лежали на полу мертвые.

Из горла у Джейн вырвался сдавленный крик. Ситуация явно отражала представления Меланхтона о юморе. А может, призвана была послужить извращенной версией того, что Гальяганте назвал «залогом серьезности намерений», — галантным по замыслу устранением из ее жизни двух мелких неприятностей.

Свет горел. Именно это обстоятельство делало картину еще ужаснее. Имейся где-нибудь хоть клочок тени, взгляд ее метнулся бы в ту сторону и нашел там убежище. Но в жестоком, бесстрастном свете лампы взгляд оказался прикован к трупам. Джейн не могла не смотреть. Невозможно было отрицать то, что лежало перед ней.

В смерти лицо у Мартышки сделалось серым, а у Крысякиса — призрачно белым с голубоватыми тенями. Радужки у обоих растворились полностью, оставив гладкие полумесяцы под лиловыми веками. Челюсти безвольно отвисли. У Крысякиса по подбородку тянулась влажная полоса слюны, и снизу повисла капля, которая почему-то отказывалась падать. Словно заморозилось время.

Игла все еще торчала у Крысякиса в руке. Должно быть, он сначала вмазал Мартышку, а затем отвернулся, чтобы ширнуться самому, и не видел, как она сползла по кровати на пол. Затем, когда яд достиг сердца, просто повалился на бок. Голова его была обращена к двери. Даже в смерти он тянулся прочь от бедной Мартышки.

Джейн застыла в ужасе.

Вдалеке подала голос сирена. К ней присоединилась вторая, а затем третья. Вскоре весь Город включился в симфонию гудков и сигналов.

Десятина настала.

Она сделала худшее из того, что могла. Первый же пункт в разосланных университетом памятках для всех первокурсников гласил, причем большими, сладко пахнущими лиловыми буквами: 1. ОСТАВАЙТЕСЬ В СВОЕЙ КОМНАТЕ.

Джейн понимала, что это хороший совет.

Но слепая паника погнала ее прочь из комнаты, прочь из Хабундии, прочь вообще из Бельгарда, на улицу. Она не соображала, что делает. Только что пялилась на два трупа на полу своей комнаты, а теперь, дрожащая и сбитая с толку, оказалась вообще неизвестно где.

Мимо, спотыкаясь и плача, пробежал фей с головой вепря. Локти у него взлетали выше головы, по загнутым клыкам текли слезы. Его со свистом и хохотом преследовал десяток малолетних вервольфов. В бок фея воткнулась палка, он споткнулся, но тут же побежал дальше.

Послышался звон разбитого стекла.

Скорее обратно в Бельгард! В полночь закроют аварийные ворота. Но если ей удастся проскользнуть внутрь раньше, еще можно найти убежище. У Сирин или, может быть, у Линнет Коноплянки, высоко над улицей, где наверняка случится самое страшное.

Дорога повернула и сузилась. По обеим сторонам поднимались глухие стены, превращая улицу в желоб или ущелье. В конце квартала толпа фей танцевала вокруг большого костра под грохот и уханье барабана. Другие ворвались на склад тканей и выбрасывали из окон всех пяти этажей рулоны муслина, ситца, камвольного поплина и жатого шелка. Те, не разматываясь, дождем сыпались на тротуар. Сверчки и мухари суетились, оттаскивая ткани в огонь.

Джейн подалась назад, но внезапно улица позади нее заполнилась монстрами, скандирующими:

Вервейн, Чинкфойл,

Хейт и Джонсвот,

Сожги Город,

Раздави государство!

Они звонили в колокольцы и дудели в рожки, размахивая рекламными транспарантами над волнующимся морем голов. С высоких шестов свисали фонари. С перепончатыми ушами, рогатые, на аистиных ногах, монстры выглядели карнавальными паяцами.

Сожги Город,

Раздави государство!

Джейн, слишком напуганную, чтоб удрать, подхватило толпой, подняло и понесло. Она вдруг оказалась в безопасности внутри их веселой компании, сделалась не мишенью, а одной из них и плыла, словно подушками подпертая и приподнятая давлением тел. Ее окружали гогочущие уродливые хари. Красный гном протянул ей банку пива. Чтобы успокоиться, она открыла ее и отпила большой глоток. Пиво оказалось такое холодное, что обожгло язык.

Сожги Город,

Раздави государство!

Странная, электризующая смесь страха и возбуждения охватила ее.

Толпа докатилась до костра. Две группы смешались и завихрились.