Инна Порядина - Маркус и золотая чаша

Где-то за спиной был брат, стали сбегаться люди, я поднялся на колени и упёрся взглядом в чьи-то штаны.

— Вот те н-а-а-а, — услышал я знакомый голос, — три тысячи акул мне в глотку!

Это был Фёдор Иванович.

— Ну вот как-то так, — единственное, что я смог произнести.

— Разворачивайся, значит, — сказал он и поднял меня за шкирку.

Я болтался в воздухе, как нашкодивший котенок, и совершенно не знал, что делать.

— А вы, я так понимаю, знаменитый пират? — с берега крикнул Филипп.

Боцман опешил и выпустил моё пальто. Матросы замерли на своих местах.

Я поймал взгляд брата и увидел произнесённое лишь одними губами и потому почти неслышное «беги».

— Пират? — Фёдор Иванович посмотрел на свою команду.

Мне осталось только открыть ладонь, чтобы Маркус мог спрыгнуть и добежать до рубки.

— Вот же дети нынче пошли, — бросил один из матросов, — не теряйся, пацан, чего надо-то?

— Штурвал, дяденька!

— Иди давай, смотри, всё равно поднялся уже, — и он махнул рукой.

Я прошёл в капитанскую рубку. Разжал пальцы и выпустил Маркуса.

— Дай пять что ли? — поднял он крошечную руку. — Спасибо тебе, дальше я уж сам как-нибудь.

— Корды — народ гордый? — улыбнулся я ему.

Верёвочный человечек кивнул.

— Л-ё-ё-ё-ш-к-а-а-а! — услышал я с улицы. — Сколько тебе ещё?

— Это Фил, — сказал я Маркусу. — Мне пора. Приветы там своим передавай что ли. И не лезь никуда, хорошо?

Маркус сел на штурвал, растянул рот в улыбке и помахал мне вслед. «Три тысячи акул мне в глотку!» — услышал я за спиной и захихикал.

— Л-ё-ё-ё-ш-к-а-а-а! — надрывался брат. — Шевелись!

Я выбежал на улицу и на мгновение пересёкся взглядом с Фёдором Ивановичем, который в ту же секунду, как я сошёл с корабля, убрал трап.

— Шляются тут, значит! — крикнул он мне вдогонку. — А потом посуда пропадает!

Посуда? Я сунул руку в карман.

— Чашка! Чашечка! Чаша! Маркус! — рванул я обратно, но брат ухватил меня за воротник.

Где-то внутри, в районе желудка, всё сжалось в комок.

Я посмотрел на Фила и понял, что никуда он меня не пустит. Нас ждал отец, и надо было возвращаться домой.

— Всё хорошо? — Филипп посмотрел мне в глаза.

— Если бы, — сжал я губы.

— Идём? — отпустил он воротник.

— Да, — передёрнул я плечами и посмотрел вслед уходящему кораблю. — Папа ждёт.

Знаете, как это бывает, когда лежишь с открытыми глазами всю ночь и думаешь, думаешь, думаешь?

Знаете. Наверняка, с вами тоже такое случалось.

Вот и я, забравшись вечером на свой второй этаж и расположившись на койке, как назвал мою кровать Маркус, долго не мог уснуть и постоянно ворочался.

Внизу лежала Ирка, и наверное, шурша одеялом, я ей очень мешал, но поделать с собой ничего не мог.

Как там верёвочный человечек? Ведь всё, что мы преодолели, получается, было зря? Маркус вернется домой ни с чем? Бедный. Его засмеют, наверное. У нас бы точно начали дразниться.

— Тебе грустно? — неожиданно спросила снизу Ира. — Мне вот очень!

Я кивнул, но сразу опомнился: ей же не видно.

— Как думаешь, — Ирка была уже на ногах, балансировала на поручне и карабкалась ко мне наверх, — Маркусу влетит?

— Нам бы с тобой точно влетело. Помнишь, как ты под стол свалилась со скатертью?

— Было смешно, — улыбнулась сестра. — И грязно.

Мы оба рассмеялись, вспоминая сосисочный колодец, перемазанные горчицей футболки и красные от стыда щёки.

— А ну, спать! — раздалось за стеной.

— Т-с-с-с, — Ирка приложила к губам палец, — там же Фил!

— Мы тих-о-о-о-нечко, — сказала она закрытой двери, а я рассмеялся уже в полный голос.

Это всегда так: когда надо тише, будешь греметь и ронять всё подряд, пока не появятся родители или, как сейчас, старший брат, все с серьёзными лицами и наставлениями.

— Лёшка! — кажется, Фил стукнул кулаком в стену. — Поколочу!

Мы с Иркой притихли, втянули головы в плечи (она — в свои, я — в свои) и сунули ноги под одеяло.

Конечно, никто и никогда бы нас и пальцем не тронул, но наказать бы точно могли: книжки там, раскраски… А кому охота провести весь день бок о бок в детской? Мне — точно нет, поэтому я решил спать.

— К себе давай, — толкнул я пяткой сестру под одеялом. — Нам сейчас и от родителей достанется.

— Н-е-е-е, — покачала Ирка головой, — сначала — желание!

— Совсем тю-тю? — прошептал я сестре. — Какое желание? Спать уже иди!

— Же-ла-ни-е! — нахмурилась Ира. — Завизж-у-у-у!

— И-ра, какое ещё желание? Ночь за окном!

— Я-а-а-а хоч-у-у-у, — тянула слова сестра, — я хочу ч-а-а-а-шечку М-а-а-а-а-р-ку-у-с-а-а-а! Она тебе не нужна, правда?

Я так и подскочил на месте. Я думал, она о ней и не вспомнит (девчонка же), и уже сам себя назначил законным владельцем сокровища.

— Ты всё равно играть не будешь, а мне для пупсиков очень надо! Не отдашь? — сестра чуть не плакала. — Сама возьму!

— Только попробуй… — прошипел я и пригрозил сестре кулаком. — Только тронь, Ирка!

— Ну-ну, — огрызнулась она, резко сунула руку под подушку и вытащила пластиковое яйцо от «Киндер-сюрприза», — это моё!

Я замер. Мне показалось, или в этой пластиковой шкатулке ничего не звякнуло? Не было ни одного звука?

— Где чашка?! — вскочил я на кровати и треснулся головой о потолок. — Чашка где?

Ира медленно разжала кулак, протянула мне яйцо на ладошке и промямлила: «Я её не брала…»

— Так! — как обычно, бабушка начинала говорить уже в дверном проёме. — Никто никуда не уходит. Мне надо с вами серьёзно побеседовать, молодой человек и юная леди!

— Я ничего не делал, ба, — попятился я к детской и краем глаза заметил Ирку, которая юркнула под кровать.

— Я тоже, — пискнула сестра и совсем пропала.

Бабушка зашуршала тапочками и поманила меня за собой в гостиную: «Быстренько, Лёша, быстренько. Ирочку приведи.»

«Легко сказать „приведи Ирочку“, так она сразу и пошла», — ворчал я про себя, заползая под кровать.

Ирка сидела тихо, вернее, лежала тихо и прикрывалась Барбарисом. Коту было всё равно, что с ним делают, он перевернулся на бок, разложил свой пушистый длинный хвост и блестел жёлтыми глазами. Ирка прятала за мохнатой кошачьей головой свою с двумя косичками и делала вид, что меня не замечает.

— Вылезай давай, — я пытался оторвать от сестры кота, — не хочу один отдуваться.

— Я тоже, — опять пискнула Ирка, вжавшись в Барбариса ещё сильнее. — Я ничего не делала.

— А что прячешься тогда? — под кроватью было тесно и пыльно, и я чихнул.

— Так просто. Чашку ищу.

— Совсем от рук отбились, только посмотрите на них! — услышали мы оба откуда-то сверху, а затем на уровне глаз увидели тапочки. — Уже и чашки у них под кроватями…