Инна Порядина - Маркус и золотая чаша

— Ир-а-а-а! — крикнула она по пути. — За стол! «Шарлотка» стынет!

Нет, со скатертью сестра сегодня не падала, зато крошки от пирога роняла постоянно. Родители сначала делали ей замечания, а потом просто махнули рукой и отправили за веником.

— Будешь аккуратнее в следующий раз! — строго сказал ей папа и облизал пальцы.

— Ну да, — засмеялась мама, — Гена, ты-то куда? Или аккуратность не про тебя?

— Просто очень вкусно, дорогая. Просто о-чень!

Ирка долго несла веник, и папа попросил меня ей помочь.

— Вот ты копуша! — крикнул я сестре и увидел, что она стоит посреди кухни перед горкой муки на полу.

— Это не я, — промямлила Ира, — так уже было.

— Ну д-а-а-а, конечно, это не ты! Как и кота не ты стригла. Ира, заканчивай, пока тебе от родителей не влетело.

Сестра нахмурилась, схватила веник и выбежала из кухни.

— А это мне убирать что ли? — посмотрел я на муку. — У-у-у… Наворотила тут!

Пирог был съеден, крошки Ира подмела, чай выпили, и лишь один кусочек, который мама отложила для Фила, не давал мне покоя. Завтрашний пирог — это же не сегодняшний, уже другой, может, и не вкусный совсем. Зачем он Филу? Ему он не нужен, ему нужен свежий, а свежий он вот, лежит на блюдечке и скучает. «Съешь меня, Лёша, — говорит, — не хочу сохнуть и доставаться какому-то там Филиппу. Пусть тебе будет вкусно и приятно».

Я дождался ночи и, когда всё в доме затихло, прокрался на кухню. Мысль о последнем и самом сладком кусочке пирога так меня и не оставила. Если Фил его не съел, значит, не очень-то он ему и нужен был, верно? «Верно!» — улыбнулся я и распахнул дверь.

Передо мной на средней полке, где мама хранит пакеты с гречкой, мукой и прочей нужной мелочью, стоял Маркус. Ну, а кто ещё это мог быть? Только он.

— Т-ы-ы-ы? — я чуть не закричал, так это было неожиданно. — Но как?

И тут он обернулся. Маленький — да, верёвочный — тоже да, глаза светятся красным. Не Маркус! И я даже ущипнул себя за руку, как в тот раз с сундуком.

— Убью! — заверещал незнакомец, резко вытащил крошечную саблю из пакета с пшеном, взмахнул ею над головой и спрятался за банкой с рисом. Мне показалось, или я видел край чёрного плаща?

— Какой странный сегодня день, — я выпил воды и заторопился в детскую.

Пирога уже не хотелось.

Всю дорогу к блошиному рынку бабушка была неразговорчива, хмурилась и вздыхала. Вот только ради того, чтобы она так не грустила, и надо было отправляться к Фёдору Ивановичу, а всё остальное могло и подождать. Хотя что такое это всё остальное? Ирка — ни при чём, я… Да, я был виноват, это правда.

А подождать могло всё, что в последнее время происходило у нас дома: пропажа золотой Чаши, выстриженный Барбарис, появление ещё одного корда. Я так и не перестал думать о человечке, которого встретил ночью пару дней назад. Совершенно точно, это был не Маркус. А как этот корд попал к нам? Зачем? И при чём тут пакет с пшеном? Да и с мукой тоже… А я ещё на Ирку тогда наговорил… Неудобно получилось. Но Ира хорошая, думаю, она сильно не обиделась, девчонка всё-таки и младшая сестра.

Мы опять ехали на метро — это был самый удобный и быстрый путь. Сегодня мне не читалось, особо не разговаривалось, и даже фонарики как-то померкли на фоне того, что случилось дома и ожидало нас впереди. Я стоял, прижавшись спиной к стене вагона, смотрел то на бабушку, которая очень нервничала, и поэтому теребила в руках берет, то на Ирку, которая открыла рот и с нескрываемым любопытством разглядывала незнакомых людей.

Наверное, среди них тоже едет какой-нибудь боцман-пират. Никто и не знает, что он прячет на груди кортик, на своём корабле везёт сундук с драгоценностями, а в заложниках держит прекрасную принцессу.

— Ирка, — посмотрел я на сестру. — А ты хотела бы быть принцессой, как в твоих книжках?

Сестра улыбнулась так широко, как умела только она: глаза её при этом стали узенькими и заблестели.

— Принцесса — это очень здорово! — крикнула она так громко, чтобы я точно её расслышал. — Я бы смогла.

— А хочешь, ты будешь похищенной принцессой? — начал я фантазировать.

— Как это? — мы все качнулись, и сестра схватила меня за рукав.

— Вот представь: приезжаем мы сейчас на рынок, находим Фёдора Ивановича. Ты же помнишь, что он пират? А зачем ты ему вдруг стала нужна? Он тебя хочет похитить и потребовать выкуп!

Ирка насторожилась. Мне самому стало интересно, и останавливаться я уже не хотел.

— Что может потребовать пират? Наверное, ему нужны деньги! Да, Ирочка, деньги!

— Нет, — покачала головой сестра. — Ему нужна чашка!

— Зачем Фёдору Михайловичу чашка? Он про неё вообще не знает.

— Она волшебная…

— А мы её с тобой потеряли… — вспомнил я.

— Нет, я не трогала. Это ты! — Ирка ткнула меня в живот рукой в варежке.

И когда я открыл рот, чтобы сказать сестре что-нибудь в свою защиту, бабушка схватила нас обоих за плечи и потащила к выходу.

— Наша, «Удельная», — сказала она, — вперёд! И быстренько-быстренько, а то душно очень.

Несколько сотен шагов — и вы на улице. Проверить — не растеряли ли варежки, перчатки и шарфы, ещё раз укутаться и идти дальше.

Свежий, слегка морозный воздух, на асфальте — первый снег, над головой — тяжёлые облака. Наш город прекрасен в любую погоду, всегда любим и загадочен, если у тебя в сердце — небольшая тайна, которой так хочется, но нельзя поделиться с этим миром. А когда ты приезжаешь сюда, на блошиный рынок, где на каждом прилавке — частичка волшебства в виде старинной монеты или брошки, и ты никогда не знаешь, какое сокровище найдёшь в этом бесконечном царстве старьёвщиков, всё становится на свои места: тайна уже вроде и не тайна, потому что её совершенно спокойно можно рассказать да вот хоть той бабулечке в тяжёлом сером платке, или вот старичку в телогрейке, или даже тому взъерошенному дядьке, который выше нашего папы и похож на Фёдора Ивановича…

— Он! — схватился я за бабушку. — Пират!

Бабушка вроде как улыбнулась, но сразу же строго-строго посмотрела на нас с Иркой.

— Так, милые мои, ведём себя тихо и прилично. Я не собираюсь здесь долго задерживаться. Вы извиняетесь, и мы сразу едем домой. Договорились?

Мы послушно кивнули.

Боцман Фёдор Иванович был угрюм, смотрел исподлобья и шевелил бородой. Ну наверное, не самой бородой, а подбородком. Со стороны казалось, что верхняя и нижняя части его лица живут отдельно: одна неподвижна, другая ходит ходуном.

— Противно… — услышал я Иркин шёпот и согласился.

— Фёдор Иванович, — бабушка протянула пирату руку. — А вот и мы. Привезла я вам своих безобразников. Я не в курсе, что у вас там произошло, но краснеть за них больше не намерена. Извинения принесут, и мы поедем домой.